«Японская женщина» уже смело утверждал: «Главная красота японской женщины заключена в цвете кожи. Ее подтененная кожа темно-кремового цвета поистине прекрасна... Кожа европейских женщин отличается абсолютной белизной и напрочь лишена такой подтененности... Белизна белого человека — это белизна отбеленной до предела рисовой муки — сухая безвкусная белизна, недоступная ни языку, ни пальцу... Конечно, среди японских женщин есть разные, но самые красивые — обладательницы белой кожи, в которую закралась желтизна. Те же японки, у которых кожа чересчур бела — они, как и европейки, слишком скучны и лишены очарования... Обладательницы кремового цвета, в котором смешались белый и желтый, и у которых кожа гладка на ощупь — вот они-то самые красивые среди японок, да и самые красивые в мире. Вот такие японки, у которых из-под пудры проглядывает желтизна, — сравнения не имеют, они не монотонны в своей красоте. В последнее время европейки приметили это и стали использовать желтую пудру, но им далеко до японок... Накрашенное лицо европеек представляет собой сочетание ярко-белого и ярко-красного, это — простота, лишенная очарования. Посмотришь издалека — ярко и красиво, но это красота скучная, без вкуса и тени... В общем, красота японок подобна красоте японских цветов и трав, в ней есть глубина — тень и тонкость»50.

Как и Танидзаки, Хагивара находит, что европейки производят положительное впечатление только на расстоянии, его же — в соответствии с традиционными японскими культурными установками — больше интересует взгляд с близкого расстояния51. И не только взгляд — как и Танидзаки, его интересует и осязательная составляющая красоты. Сближение с объектом наблюдения должно быть полным, и Хагивара задействует даже пищевой код восприятия — усвоение (поглощение) красоты. Обращает также на себя внимание и то, что обозначенный подход не распространялся на японских мужчин. Японские мужчины избывали свой комплекс телесной неполноценности за счет японских женщин.

Другой выдающийся писатель — Кавабата Ясунари (1899— 1972) — не утверждал, что японки красивее западных женщин. Но и его раздражала кожа европеек. Господин Суда, герой его рассказа «Плоскогорие», замечает в церкви, где происходил детский концерт, европейскую девушку, и ее красота производит на него неизгладимое впечатление: «Девушка сидела недалеко от окна. Яркий свет летнего полудня, лившийся оттуда, мягко прочерчивал тонкие линии ее лица и освещал ее правую руку. Она смотрела, словно зачарованная, широко раскрыв мечтательные глаза. Суда казалось, что их голубое, чистое сияние льется издали к нему в душу, а розовый румянец ее щек окрашивает даже окружающий воздух. Казалось, что это цветет цветок, готовый заколебаться от самого легкого ветерка. Несмотря на воздушную легкость и миловидность фигурки, в девушке чувствовалось что-то, способное вызвать безумную страсть. Суда в первый раз видел, чтобы страсть могла носить такой сверхчеловеческий, божественный облик, перед которым невольно хотелось преклонить колени». Однако после концерта Суда сталкивается с девушкой и обращает внимание на ее веснушчатую кожу. «Во время детского концерта в церкви Суда сидел, очарованный божественной чистотой, веявшей от этой девушки, но когда он ближе пригляделся к ней у выхода и увидел эти веснушки, они вызвали у него ощущение тошноты»52.

Лучший способ вызвать презрение — сказать, что у человека «грязная кожа». В то время характеристика китайцев и корейцев как людей «грязных» была расхожей. Сказать это о европейцах было труднее, но все равно этот «банный» код пробивал себе дорогу. Героиня романа Сэридзава Кодзиро с недоумением отмечает, что в Европе далеко не во всяком доме имеются ванны (добавим от себя, что в Японии — тем более, но героиня «забывает» об этом). А что уж заставляет героиню поистине содрогнуться, так это то, что в Европе (речь идет о Франции) младенца якобы не принято обмывать сразу после родов53.

Другие писатели высказывались еще более определенно. Особенно после начала Второй мировой войны, когда дегуманизация противника достигает своего апогея. Для этих писателей «чистота» японцев была уникальна по определению и научиться ей было нельзя. Хино Асихэй, один из популярнейших японских литераторов военного времени, так описывал американцев, взятых в плен на Филиппинах: «Наблюдая множество сдавшихся солдат, мне казалось, что я наблюдаю грязную сточную воду нации, которая имеет своим началом грязные истоки, нации, которая утеряла чувство собственного этнического достоинства. Японские же солдаты выглядели особенно прекрасными, и я испытываю гордость принадлежать к японцам»54.

Похоже, что в ЗО-е годы определение «белый» может приобретать в значительной степени отрицательный оттенок — прежде всего, в эстетическом отношении. Утверждается, что белый цвет «не подходит» японцу. Танидзаки писал: «Вообще даже цвет кожи японцев не гармонирует с европейской едой и кухонной утварью... С белой кожей западного человека гармонируют вещи светлые, яркие, но для желтой кожи восточных людей подходят вещи спокойных, глубоких тонов. Если вдуматься, то японцы, неумеренно строя похожие на пиленый сахар дома в европейском стиле, надевая чересчур яркий европейский наряд, усердно обезображивают себя. Когда мы, японцы, у которых нередко слишком короткие и кривые ноги, надеваем щеголеватую одежду в так называемом стиле янки, мы становимся и вовсе похожими на обезьян»55.

Приведем рассуждения 1930 г. Танидзаки относительно зубов японцев. Он отмечает, что в последнее время под европейским (прежде всего американским) влиянием японцы стали больше заботиться о своих зубах (некоторые даже стали чистить их по два раза на дню), чаще ходить к стоматологу и теперь уже не так часто встретишь человека с «плохими» и неровными зубами. Однако Танидзаки раздражает и «правильный» прикус, и наличие ровных зубов и, в особенности, их нынешняя абсолютная «белизна». Раньше японцы не считали, что кривые и желтые зубы могут портить их облик. Они не думали, что чернение зубов замужней женщиной вредит ее привлекательности. Однако в своем бездумном стремлении к «цивилизации» нынешние японцы стали думать по-другому, хотя на самом деле белые зубы нарушают естественность, поскольку похожие на слоновую кость желтые зубы «прекрасно гармонируют с цветом кожи» японцев, а вот «белоснежные зубы стариков не гармонируют с обликом людей Востока»56.

Анализируя высказывание Танидзаки относительно зубов, следует обратить внимание и на следующее обстоятельство. «Показывать зубы» считалось в традиционной Японии неприличным. До сих пор многие японские женщины, улыбаясь, прикрывают ладонью рот. Зубы ассоциировались с агрессией и злобным характером. С открытым ртом изображались черти. Недаром поэтому и главный отрицательный персонаж сказания о 47 ронинах — Кира Ёсинака (Моро-нао) — изображается с открытым ртом, в то время как «настоящие» герои неизменно предстают перед зрителем с сомкнутыми губами57. Поэтому