Пока же она ничего не ответила, ибо единственное, что могла бы ответить, так это «в каком смысле остановиться», на что последовало бы «сами знаете, в каком», а поскольку она не знала — предпочла дождаться пояснений.

— С тем делом насчет выходца с Востока, — добавила Д'нилла чуть погодя.

Каола моргнула.

— «С тем делом насчет выходца с Востока»? Вы знаете, что он сделал с моей сестрой. И знаете, сколько денег мы получим, если все это сработает.

И знаете, что это моя операция, в которую вы, согласно всем правилам, вмешиваться не имеетк права. И надо ли мне упоминать, что именно вы первой предложили…

— Я помню, да. Но обстоятельства изменились.

— За три дня?

— Да. Все это куда больше, чем вы думаете, Каола.

Каола осознала, что у нее падает челюсть, и поспешила закрыть рот.

— Больше? Больше, чем уничтожить до основания всю Правую Руку и заполучить совершенно неисчислимые потоки денег?

— Да.

— Д'нилла, мы о чем вообще говорим?

— О союзе.

— С кем?

— Скорее, пожалуй, «с чем».

— Хорошо. С чем?

Д'нилла чуть помолчала.

— У вас есть выбор из нескольких вариантов, Каола. Первый — вы делаете как я скажу, и мы больше к этому не возвращаемся.

— Этот меня не интересует. Продолжайте.

— Второй — вы просто восстаете против меня, напирая на правила и соглашения, и тогда посмотрим, что у вам получится.

— Это угроза, Д'нилла?

— Третий же вариант — получить объяснение, почему это столь важно.

— Да, я бы хотела…

— Но для него потребуется змеиный обет.

Каола на мгновение потеряла дар речи, прежде чем выдавить:

— Это что, не сказка?

— Именно.

— Я всегда думала…

— Знаю. Но — да, он существует, и если вы хотите в это влезть, вам придется принести такой обет.

— В чем он состоит? Сказки я слышала, а на самом деле как?

— Мы возьмем немного вашей крови и скормим ее пятнистому древесному аспиду, а вы произнесете обет, пока он ее пьет.

— Так эта часть, значит, правда.

— Да. И если вы нарушите обед, яд аспида смешается с кровью в ваших артериях, и тогда вы умрете, вопя от боли. По крайней мере, так мне рассказывали; вживую ни разу не видела.

— Не слишком приятно звучит. Если я принесу обет, вы объясните, почему вдруг так важно, чтобы этот выходец с Востока остался в живых.

— Да.

— Пожалуй, я предпочту второй вариант. Тот, где я восстану против вас, и посмотрим, что у меня получится.

Д'нилла поудобнее села в кресле и отпила еще чаю.

— Признаюсь, не такого ответа я ожидала.

Каола поставила свой чай на столик в молчаливом ожидании.

— Вы в моем доме, знаете ли. Вы понимаете, на что я способна. В особенности здесь, где мне достаточно пальцем пошевелить.

— Да. А еще я у вас в гостях. И вы налили мне чаю.

— Старинный обычай, и слишком ненадежный, чтобы ставить на кон собственную жизнь.

— Он убил мою сестру. Он забрал ее душу.

— Знаю.

— Я этого так не оставлю.

— У меня в голове очень четкая картина, как все это рухнет. Опасный признак, полагаю. Что ж, хорошо. Спасибо, что уделили мне время и навестили меня.

Каола дрожала, когда дверь за ней закрылась.

На ходу она чувствовала, как открываются врата, и активно потянула силу сквозь Державу; Д'нилла пусть развлекается намеками, сама же она всегда предпочитала решать вопросы напрямую, если нет причин поступать иначе.

Оказавшись на улице, Каола развернулась лицом к дому.

— Ко мне.

И «сейчас» стало эхом, шепотом, мыслью, когда состоялся удар. Она была готова, ожидала этого, и помощь была уже в пути, и все же…

Она подняла руки и расширила пределы, и…

Плоская молния, слишком яркая, чтобы на нее смотреть, бъет с невероятной скоростью, и Она разбивается на части, каждая часть — уголек, каждый уголек отдает крохотную искорку свечения безразличному городу и умирает еще до того, как этот свет достигнет цели, и Перерождается, ибо все это лишь послушный воле образ, бъет в дом, который словно смеется над жалкими и бесплодными потугами, впитывая и преобразуя…

Копья кружат, катятся кубарем кровожадные колючки…

Вихри воют, вертятся вечной вуалью воли…

Где — то там лопается стекло, и этот звук разделяет, становится частью…

Грозный гром грохочет, гневно, гулко, гадко…

Огонь, лед и пар открыто на улочке старой Адриланки — которая, будем откровенны, видывала и не такое, — и всесокрушающее ощущение давления, тяжести, которая призвана сокрушить, сдавить, преображается в столкновение воли на миг, на минуту, навечно… и — Все!

Давление ушло. Удар нанесен. Оглушенное: стоп, я что, живая?

Шесть волшебниц в цветах джарегов стояли неровным кругом перед скромным маленьким домиком Д'ниллы с поднятыми руками, только что отразив атаку, а Каола переводила дух, безумно удивленная, что все — таки осталась в живых, даже при том, что готовилась именно к этому исходу.

Дверь открылась, на пороге появилась Д'нилла, ее платье свободно развевалось на ветру, что нынче прилетел с моря — океана и не содержал в себе ничего магического сверх той магии, которую скрывают вечно беспокойные морские воды.

— Вы разбили мое окно, — сказала Д'нилла.

Каола ничего не сказала, надеясь, что другие сочтут это молчание суровым и безразличным, а не следствием того, что она сейчас выложилась до донышка и просто не может придумать хороший ответ.

— Итак, — продолжила та, обводя взглядом полукруг волшебниц, — или мы учиняем полноценное побоище прямо посреди улицы, или вы заставляете меня отступить.

Каола продолжала ничего не говорить; это казалось самым правильным выбором, и она по — прежнему не была уверена, что способна на что — то еще — в голове у нее все еще крутился тот полуслышимый — полувидимый туман, какой всегда