Шрифт:
Закладка:
Под полом резко скрипнуло.
Кррк…
Я всмотрелась в угол.
Крррк…
Левая сторона крайней половицы дрогнула и слегка приподнялась. Так вот что это скрипит! Гвозди…
Только злость на саму себя помешала мне испугаться до потери пульса. Дура, растяпа! Перекопала весь участок и забыла о том, что под домом – тоже земля. Нетронутая. И нас от нее отделяют только доски, кое-как приколоченные к лагам.
Кррк…
– Мама, поднимайся наверх, – негромко сказала я, не сводя глаз с приподнимающейся доски.
– Нет, нет, – задыхаясь, прошептала она. – Я тебя одну не оставлю.
– Мама!!! – заорала я не своим голосом. – Иди наверх!
И мама, как ни странно, послушалась. Я услышала, как она, оступаясь, ковыляет по комнате и медленно взбирается по деревянной винтовой лестнице, ведущей на второй этаж.
Кррк…
Половица с противным взвизгом косо подскочила в воздух и, как грабли, брошенные зубьями вниз, опять опустилась на торчащие из нее гвозди. Под полом кто-то вздохнул, а позади меня забухали вверх по лестнице тяжелые торопливые шаги – это Роксай дезертировал с поля боя.
Оторванная доска слегка приподнялась, и из-под пола послышался едва различимый шепот.
– Хагн… Хагн… Ап чоп хых хагн…
Из темной щели кто-то смотрел на меня недобро и пристально, но не торопился показываться наружу. Я сжала топор: хочешь, мол, поиграть в гляделки – попробуй, да только меня этим не запугаешь.
– Хагн… – Доска приподнялась еще немного выше, и из-под нее выбралось нечто… Сначала мне почудилось: ежик, но тут существо расправило конечности, и я увидела, что это паук… Огромный серый мохнатый паучище.
Бр-р-р-р… Нельзя сказать, что я падаю в обморок при виде членистоногих, однако, как и большинство людей, испытываю перед ними древний безотчетный страх. А тут еще эдакий гигант! Не двигаясь с места, паук долго перебирал могучими конечностями, обросшими густым волосом, потом наконец решился и двинулся ко мне. Я тихо ойкнула. Паук мгновенно юркнул обратно в щель. Оттуда вновь раздался неразборчивый шелест:
– Ап чоп хых хагн…
Сколько их там? Если хлынут из прорехи потоком, мне с ними не совладать… Паук выглянул вновь, пошевелил лапами и выкарабкался из щели. На этот раз он держался решительнее и сразу же пополз ко мне. За ним тянулся толстый хвост.
Больше всего на свете я боялась, что паук прыгнет на меня, но он медленно полз по облезлым, давно не крашенным половицам, переступая волосатыми ногами, а хвост волочился за ним и казался бесконечным – все тянулся и тянулся, разматываясь из щели, как пожарный шланг… И тут с моих глаз словно завеса упала.
Какой к черту паук с хвостом! Рука это! Пятерня, каждый палец которой заканчивается кривым когтем. Это Кувыка протягивает ко мне неимоверно длинную лапу, перебирая перстами, как членистыми ножками: а вот сейчас мы тебя цап-царап, цап-царап, цап-царап и схватим…
Когти уже скреблись возле моих домашних шлепанцев.
Я взвизгнула, отскочила в сторону и что было сил рубанула топором по волосатому запястью. Хрустнули кости, кисть отскочила в сторону, лезвие топора увязло в половице.
Под полом заверещало, завизжало, заухало, завыло… Длиннющая культя ускользнула в щель, как втягивается в футляр вытянутая и затем отпущенная лента рулетки, а вой в проломе вдруг разом оборвался.
– Оленька, что там? – еле слышно донеслось сверху.
– Все в порядке, мама, – бодро крикнула я, поспешно выдернула топор и вновь встала наготове.
Отрубленная кисть трепыхалась на полу, судорожно сжимаясь и разжимаясь. Ладонь у нее была розовая, почти человеческая.
Я прислушалась. Из щели не доносилось ни звука. Неужели Кувыка – если это был он – и вправду убрался восвояси, получив отпор? Ага! То-то… Это тебе не баб за причинные места хватать!
Да и хваталок у дедка поубавилось. Одна из них все еще ворочалась в лужице густой серой крови. Наконец когтистые пальцы судорожно дернулись и замерли. Я подождала немного, а потом, не отводя глаз от когтистых пальцев, нашарила прислоненное к стенке косовище и стала пятой косы подталкивать отрубленную кисть к пролому. Столкнула ее вниз, наскоро подтерла кровь, гоняя ногой половик, и сбросила намокшую тряпку вслед за Кувыкиной дланью. Затем накрыла щель оторванной доской и принялась, как могла, обухом топора заколачивать гвозди.
– Оля, почему ты стучишь? – вопросила сверху мама слабым голосом.
– Картинку прибиваю, – крикнула я, молотя по гвоздю, который гнулся в стороны и никак не желал лезть в лаг. – Уют навожу.
Мне было совестно, что грублю ей, но я боялась разрыдаться, если начну объяснять, что происходит. А уже ничего не происходило. Я плюхнулась на табуретку, чувствуя, как все внутри трясется.
– Оля, иди сюда, ко мне, – позвала мама. – Закроем дверь и переждем до утра.
– Мама, ложись спать! Я еще немного здесь побуду…
Глупо, конечно, но я надеялась, что она и вправду уснет. Сама я решила бодрствовать около пролома до утра. Во-первых, из соображений безопасности – дверь в светелку без замка, так что наверху не запрешься, а во-вторых, даже будь там замок, мыслимо ли отсиживаться взаперти, пока подземная нечисть по-хозяйски разгуливает по моему дому.
Несколько глубоких вдохов и выдохов немного меня успокоили и вернули относительную ясность мысли. Я затянула потуже поясок домашнего халатика, засунула за него топор и перехватила поудобнее косу. Коли у противника такие длинные конечности, то разумнее держать его на дальней дистанции, а оружие ближнего боя припасти как резерв.
Только я заступила на боевой пост, как началось…
Кувыка выпрыгнул из-под пола, как чертик из табакерки. Непонятно, почему он прежде так долго трудился над половицами. Сейчас он проломал себе выход мгновенно.
Под домом будто граната разорвалась. От рваного пролома в полу во все стороны полетели осколки досок. Одна из половиц не сломалась, а отодралась по всей длине и взлетела в воздух, встав диагонально, наподобие поднятого шлагбаума. Верхний ее край шарахнул по стеклянному светильнику под потолком. Лампочка выстрелила. Свет погас.
Кувыка угрожающе надвигался на меня в полутьме. В отсветах, падающих из неплотно притворенной двери светелки, я различала только огромную неясную массу, из которой ко мне тянулись не одна и не две, а, как мне показалось, сразу несколько конечностей.
Я замахнулась косой.
– Стой! Не подходи! Порежу!
Кувыка отшатнулся назад и ручонки – все, сколько их там у него было, – отдернул. Вот так-то! Я почувствовала себя намного увереннее. Страх сменился боевым задором. Эх, раззудись плечо, размахнись рука… Я шагнула вперед и вновь взмахнула косой. Кувыка попятился. Он отступил уже к самому краю пролома.
А ну-ка, еще разок. Скинем монстра в яму, и пусть убирается себе восвояси… Но не успела я сделать новый замах, как Кувыка ухватил за косовище у самой пятки лезвия и потянул к себе. Я рванула древко на себя, но Кувыка не стал соревноваться со мной в перетягивании косы, а просто отломил железку – с легкостью, с какой ребенок срывает головку цветка.
Боже, а что, если он начнет меня же и косить моей косой?
Чудище помахало в воздухе едва различимой в темноте железкой, затем спрятало ее, а как и куда – мне и углядеть не удалось…
Я вырвала из-за пояса топор, и Кувыка тут же выдернул его у меня из рук.
Я шагнула назад. Только бы не упасть. Свалюсь – мне конец. Кувыка надвигался туманной массой. Краем сознания я зарегистрировала доносящийся сверху голос.
– Оля! Оля! – звала мама. – Я никак не могу уснуть. Поднимись, пожалуйста, ко мне.
Я молча отступала. Кувыка пробормотал:
– Хагн. Ап хых хагн…
И шагнул вперед.
– Ольга, почему ты молчишь?! – крикнула мама.
В спину мне, поперек: от поясницы до лопаток, уперлись перила лестницы, ведущей в светелку. Дальше отступать некуда.
– Господи, да уснула ты там, что ли! – сердито воскликнула мама. – Когда нужно, тебя никогда не дозовешься.
– Хых… Ап чоп хых… Хагн… – сказал Кувыка.
И тут я завизжала. Вернее, услышала свой собственный дикий, нечеловеческий визг, который испугал меня почти так же, как надвигающееся в полутьме смутное, остро пахнущее землей чудище.
Кувыка замер.
Я
