Шрифт:
Закладка:
С тем я и пошла домой. Мама встретила меня тревожным вопросом:
– Что они тебе сказали?
Напрасно я от нее таилась. Она видела: деется что-то неладное, и лучше было не пугать ее еще больше недомолвками. Я вкратце поведала то, что услышала, не упомянув, естественно, о лошади и голом мужике.
– По-моему, это какие-то особенности местного фольклора, – закончила я пересказ. – Земляные ключи, дно земли… Я никогда такого не читала и не слышала, но ведь мы с тобой, в конце концов, не специалисты по устному народному творчеству.
– Перекопай, Оленька, – вздохнула мама. – Бог с ней – кхе-кхе-кхе, – с травой… Я, конечно – кхе-кхе, – в эти бредни не верю. Думаю, просто мальчишки шалят, но уж лучше – кхе-кхе-кхе-кхе – перекопай…
Она окончательно раскашлялась, а я ничем ей помочь не могла. Разве что оставалось бога молить, чтобы уберег ее от астмы или чего похуже, но я закоренелая атеистка – не верю ни в бога, ни в черта, ни в сон, ни в чох, ни в вороний грай. Так что достала я из подсобки лопату и поступила так, как посоветовали Сергей с Иваном. Перепахала всю лужайку. На полтора штыка.
Днем я пропалывала грядки с цинниями и все поглядывала на изуродованный газончик, а потом решила, что все даже к лучшему. Росли там прежде сорняки – сныть, клевер, осот, одуванчики и подорожник, – а теперь осенью посею настоящую газонную траву. С этой мыслью я вечером и уснула, считая, что все чудеса кончились.
Не успела я на следующее утро приоткрыть дверь, как Роксай выскользнул во двор и залился там громким лаем.
– Фу, Роксай, тихо! Соседей разбудишь.
Прикрикнула я на него по привычке – день был будний, а соседи приезжают только по выходным. Так что мы почти всю неделю одни-одинешеньки.
– Ну, пустобрех, что там такое нашел? – спросила я, подходя к Роксаю.
Он у нас и вправду любит погавкать без нужды, но на этот раз причина оказалась уважительной. Я бы и сама загавкала, если б умела, – под сливой рядом с клумбочкой, где растут бархатцы, лежала дохлая белка. Дохлее, как сказал бы Иван, некуда. Белки, кстати, в близлежащих лесах водятся, но к нам во двор помирать ни разу до сих пор не забегали.
В сознании у меня промелькнул вчерашний Иванов рассказ, но я решительно отогнала глупые мысли. Натянула резиновые перчатки, чтобы выбросить плоский, облезлый трупик, но остановилась. А ну-ка погляжу, что будет. Нет, конечно, я вовсе не ожидала, что белка оживет… Но все-таки.
Пока мы пили чай, я все поглядывала в открытую кухонную дверь. Не пора ли браться за колья и лопаты? Но белка лежала на траве неподвижно и походила на клочок меха со свалки. Висящий в воздухе едкий дым только подчеркивал это сходство. Может, мне и ее сжечь, как жгут мусор? На всякий случай… А то мало ли чего… Наконец я перестала наблюдать за белкой и отвернулась к раковине, чтобы вымыть чашки. Роксай вертелся под ногами, ожидая, когда я сниму с плиты заветную кастрюлю с гречневой кашей, а с полки – большой пакет с «Чаппи». Вдруг он залаял и стремглав вылетел из кухни. Я обернулась.
Белки под деревом не было.
Ну и ну! Куда же она подевалась? Не впрямь же превратилась, ожила и через соседский участок поскакала в лес… Уж она там наведет шороху! Нет, быть этого не может… И все же, где белка? Неужто теперь осталось только ждать, когда под сливой всплывет голый мужик?
И вот тут-то я призадумалась по-настоящему. Честно говоря, меня начал охватывать ужас, но я старалась не терять головы.
Представим, под землей действительно бьет земляной ключ. Не будем спорить, возможно такое или нет. Просто предположим… А коли так, то недостаточно перекопать одно только то место, где ключ возник. Родник ищет выхода и начинает пробиваться рядом, в стороне. Слива-то стоит бок о бок с бывшей лужайкой, отделенная от нее дорожкой из бетонных плит. Взрыхлю я почву под сливой, а ключ опять просочится где-нибудь сбоку. И так без конца. Не случайно Сергей говорил: «Захвати пошире». Для того чтобы заглушить ключ окончательно, надо накрыть его крышкой вскопанной земли, намного перекрывающей периметр родника.
Я наметила границу и вновь взялась за лопату. Не пожалела даже розовые и белые флоксы, растущие под окном. Теперь добрая треть участка превратилась в пашню, быстро сохнущую и сереющую на жарящем сквозь дымовую завесу июльском солнце.
Ночью я долго не могла уснуть. Только закрою глаза, мерещится какая-то чертовщина. Нет, что ни говори, а мы, люди конца двадцатого века, все еще питекантропы. Пусть у нас ракеты и компьютеры, но настает момент, когда со дна подсознания (со дна! ха-ха-ха) поднимается такое, что становится ясно: от каменного века мы ушли не слишком далеко.
Наконец я забылась. Сколько проспала – не знаю, но проснулась как от удара. Во рту сухо, сердце тяжело стучит, а мочевой пузырь надрывается от беззвучного крика: «Ой, сейчас лопну!»
Я уже в том возрасте, когда понимаешь, что это такое, когда ночью внезапно подступает малая нужда. Организм реагирует на то, что творится в окружающей среде. Что именно происходит – не знаю. Наверное, магнитное поле изменяется, давление, а может, лучи какие-то долетают из космоса… Действует это на всех, только не все осознают. В такие минуты одни начинают храпеть во сне, другим снится кошмар, кто-то сонно бредет в туалет, а старые и слабые умирают от инфаркта.
Мне почти уже стукнул полтинник, однако от инфаркта я не умерла, а просто вышла на крыльцо. Тащиться в темноте к нужнику не хотелось, да и смысла никакого. Я отошла к сосне, что растет у крыльца, присела…
И вдруг что-то холодное и скользкое коснулось моего голого зада. Не коснулось даже, а толкнуло меня. И довольно сильно.
Я взвилась как ошпаренная. Сердце подскочило к горлу и там судорожно затрепыхалось: бух-бух-бух-бух-бух-бух-бух… Не помню, завопила я или нет, потому что в этот миг вспыхнула молния, двор озарился слепящим сиреневым светом, и я увидела…
Не знаю даже, как описать. По траве, которой небесное электрическое освещение придало на долю секунды ярко-изумрудный, неземной цвет, прыгали какие-то серые комки. Зайцы не зайцы, кролики не кролики, а нечто невообразимое. Было их очень много.
Тут я и заорала.
Один бог знает, как в наступившей вслед за вспышкой темени добралась я до крыльца. Шасть в дом – и дверь на крючок. Роксай забился под стол и скулил. Он у нас парень бравый, но грозы боится до дрожи. Меня и саму трясло как в ознобе. Мама выплыла в темноте из своей комнатки, словно призрак.
– Оля, что происходит?
В окна полыхнуло белым светом, и тут же ударил гром.
– Гроза, мама. Ничего особенного. Ложись…
Но она уже увидела… Да и как было не увидеть. В оконный переплет снаружи что-то ударило с омерзительным шлепком, и в свете новой молнии мы увидели, как по стеклу сползают тонкие кишочки. Словно в окно нам швырнули пригоршню куриных потрохов.
Я бросилась к другому окну. Небо вновь осветилось. Снаружи бушевала сухая гроза. Молнии вспыхивали почти постоянно, то дальние, то ближние, и в их рваном, трепещущем свете мы видели, как уродливые создания бессмысленно скачут по грядкам и клумбам. Что им надо? Не питаются же они человечиной!..
– Ой, да что это такое?! – простонала мама.
– Просто какой-то парк юрского периода, а не дачный участок, – проговорила я дрожащим голосом.
Хлынул дождь. И тварей будто водой смыло. Сколько мы ни вглядывались, не заметили больше ни одной.
– Слава богу, – сказала мама и перекрестилась.
Чего-чего, а этого я от нее, старой коммунистки, никак не ожидала. Заметив мой взгляд, мама смутилась и побрела к себе.
Да я и сама была хороша. Я лежала в постели, глядя в темноту, и мне, кандидату наук, без пяти минут доктору, чудилось, что отовсюду – из земли, из ночного воздуха, с веток деревьев за окном – на меня смотрят загадочные бесплотные духи: эльфы, гоблины, лешие, джинны… Называйте их как хотите. Мне было страшно, как никогда в жизни. Еще вчера я считала, что нечисть поднимается «со дна подсознания», но теперь я знала – она действительно всплывает со дна земли. Из глубин бытия…
Первое,
