Шрифт:
Закладка:
При других обстоятельствах окружающие его виды, звуки и запахи возбудили бы чувства Катона, но он в значительной степени игнорировал их, когда ступил между парфянским аристократом и трапом для абордажа.
— Чего именно ждать?
— Инструкции от царя. Я поговорю с правителем города. Возможно, он получил инструкции от Вологеза.
— А если нет? Что тогда?
— Тогда вы будете ждать здесь, в Танассуре, пока я пошлю гонца в Ктесифон, чтобы попросить дальнейших инструкций.
— Как долго это займет?
— Максимум два дня.
Это было не так долго, как опасался Катон. — Очень хорошо.
— Вы не возражаете? — Хаграр указал на трап, и Катон отошел в сторону, позволяя парфянину сойти на берег. Он остановился на набережной, чтобы оглянуться. — У меня все еще есть ваше слово, что вы и ваши люди не покинете корабль? И не попытаетесь сбежать?
— Даю свое слово; кроме того, куда бы мы пошли? До границы сотни километров. Мы бы далеко не ушли, даже если бы попытались.
— Все-таки не сходите с корабля. Я приказал своим людям не допускать этого.
— Я дал тебе слово, — многозначительно напомнил ему Катон.
Хаграр кивнул и затем повернулся, чтобы пройти через набережную, уклоняясь от вереницы тяжело нагруженных верблюдов, прежде чем войти в городские ворота и скрыться из виду.
Приближался полдень, а толпа у пристани уже редела, люди уходили в поисках убежища от солнца. Катон двинулся к носу баржи, где между мачтой и форштевнем был установлен льняной навес, обеспечивающий тень для экипажа и пассажиров. Аполлоний и преторианцы сидели у борта, лицом к реке, так что им была хорошо видна пристань. Напротив сели парфяне и команда. Несмотря на то, что всего несколько дней назад они вместе отбивались от пиратов, эти две группы держались особняком и смотрели друг на друга с настороженным подозрением, такова была давняя вражда между Римом и Парфией.
Катон опустился на середину палубы и откинулся на большой моток веревки, заложив руки за голову.
— Я должен сказать, что, учитывая, что Хаграр вполне может вернуться от губернатора с приказом убить нас, ты выглядишь очень спокойным, — прокомментировал Аполлоний, вытирая пыль со своей флейты и подавая пробную ноту, которая не получилась.
— Тогда какая разница, если я не буду спокоен? — сухо ответил Катон. — Наша судьба в руках богов. Ну, во всяком случае, Вологеза. Мы скоро узнаем его решение.
— И как ты думаешь, каким будет его решение?
— Я думаю, он, по крайней мере, захочет услышать, что у нас есть сказать. Ему ничего не потеряет от этого.
— Интересно, подумает ли он, после того, как мы представим условия Корбулона, о том, будет ли от этого какая-то выгода? — Аполлоний ненадолго замолчал. — Поразмыслив, возможно, тебе стоит обдумать то, что ты будешь говорить, а также то, как ты это скажешь, если мы хотим иметь наилучшие шансы выжить в этой миссии.
Катон открыл глаза и повернулся к агенту. — Что ты предлагаешь?
Аполлоний расправил плечи и придвинулся ближе, понизив голос. — Я предлагаю тебе подумать о том, чтобы немного адаптировать то, что ты скажешь, к нашей аудитории. Приоритет — заключение мирного соглашения с Парфией. Мы оба знаем, что царь никогда не уступит всем требованиям Корбулона, поэтому решение очевидно. Выдвигай только те требования, на которые он согласится. Затем мы составляем и согласовываем договор и возвращаем его в Тарс.
— В чем смысл? — потребовал ответа Катон. — Ты чертовски хорошо знаешь, что Корбулон не примет договор, основанный на чем-либо меньшем, чем изложенные им условия. Даже если бы он это сделал, ему пришлось бы отослать это в Рим. Сенат и Нерон вряд ли согласятся с этим.
— Конечно, но к тому времени, когда Нерон ответит Корбулону, а полководец передаст ответ из Рима Вологезу, большая часть года пройдет. Год, в котором Корбулон получит возможность еще больше укрепить и вооружить армию для войны с Парфией. Трибун, ты знаешь, что пока существуют Рим и Парфия, между ними всегда будет конфликт. Но если Корбулон сможет решительно сокрушить Парфию, на восточной границе наступит мир.
— Так ты думаешь, я должен предать свою честь и солгать царю Вологезу, чтобы добиться мирного соглашения, которое, как я знаю, не будет принято Римом? Это то, что ты имеешь в виду?
Аполлоний слегка ухмыльнулся. — Я бы сказал, что это краткое изложение ситуации.
— О боги, — пробормотал Катон. — До какой глубины цинизма ты еще готов погрузиться? Вы, шпионы, так же коварны, как и самый подлый политик в Риме.
Ухмылка Аполлония исчезла. — Вы, солдаты, действительно думаете, что ваше дерьмо пахнет лучше, чем у других, не так ли? Что такое политика, как не продолжение войны другими способами? Мы сражаемся любым оружием, которое попадется под руку, но все мы служим интересам Рима. Для умного человека ты временами можешь быть ужасно близоруким, — сказал он резким тоном, которого Катон раньше не слышал. — Подумай, трибун. Мы не можем вести переговоры о мире с Парфией на условиях Корбулона. Он знал это, когда выставлял их. И он сможет представить эти условия Риму, чтобы доказать, что он не был слабым. Итак, он прикрыл свою спину, насколько это касается императора. Твоя настоящая цель здесь не в том, чтобы помириться, а в том, чтобы выиграть время. Ты должен продлить переговоры как можно дольше, а затем согласиться на договор, который, как ты знаешь, не будет принят. И если ты это сделаешь, то ты, я и люди из твоего эскорта останемся в живых. Однако, если ты повторишь требования Корбулона слово в слово, то переговоры быстро оборвутся, и Вологез насадит наши головы на пики.
— Значит, ты предлагаешь мне лгать.
— Как я уже сказал, мы используем все, что есть в наличии. Ложь — это еще одно оружие в нашем распоряжении. Ты сделаешь то, что должен, чтобы Вологез согласился на мирный договор, и ты выведешь нас из Парфии живыми. Это единственное, что имеет значение; это истина, и ты это знаешь.
Катон горько усмехнулся. — Истина? Это слово как-то плохо сочетается с тобой. Похоже, ты думаешь, что истина — это то же самое, что не попасться на лжи.
Глаза Аполлония слегка сузились. — Спустись с
