часть устройства состояла из ошеломляющего беспорядка тщательно обработанных бронзовых шестеренок, шкивов, рукояток, регуляторов, цепных передач и пружин, совсем как внутри гигантского часового механизма. Толстый пучок кабелей соединял ее с неряшливым скоплением всевозможного компьютерного оборудования: материнских плат, дисководов, клавиатур и мониторов, закрепленных болтами совершенно случайным на первый взгляд образом. На разных концах прибора располагались два сверкающих стержня из нержавеющей стали, увенчанные медными шарами. Стержни были направлены под углом в девяносто градусов один к другому.

– Как… как запустить эту крошку? – спросил Колдмун. – Что-то я нигде не вижу выключателя.

Пендергаст осторожно подошел ближе и осмотрел удивительный прибор, передвигаясь со сверкающими глазами от одного конца к другому. Потом достал фонарик-ручку и приступил к изучению внутреннего устройства.

Колдмун глубоко вздохнул и заставил себя отвернуться, занявшись осмотром остальной части комнаты. У стены напротив прибора стоял маленький металлический стол с дешевой лампой и стулом. На столе стоял обычный ноутбук рядом с беспорядочной стопкой бумаги и блокнотом. Мусорная корзина была до краев забита скомканными листами бумаги.

Сама комната была полуразрушена. В кирпичной стене слева от прибора зияла большая черная дыра, как будто туда били шаровым тараном. Кругом валялись расколотые кирпичи. Глубокие борозды шли по краям дыры, забрызганным точно такой же по виду смазкой, какую нашли на обескровленных телах. Пол был усеян всевозможным мусором – проводами, трубками, битым стеклом, пластиком. А еще он был покрыт мертвыми насекомыми, особенно в кругу, освещенном единственной свисающей с потолка лампочкой. Поначалу Колдмун решил, что это мотыльки. Или, возможно, стрекозы. Но, присмотревшись, он понял, что ошибся: у мертвых насекомых были стрекозьи крылья, но тела больше напоминали шершней.

Колдмун подошел к разрушенной стене. За проломом находился тоннель, похожий на угольный штрек. Глыбы угля все еще были разбросаны по каменному полу среди лужиц воды. Стены и потолок кто-то выбелил известкой.

Послышался шелест платья, и Колдмун понял, что Констанс встала рядом с ним.

– Мне представляется, что существо именно так и сбежало из здания.

Колдмун удивленно моргнул, потом еще раз.

– Существо?

– Да. То, что терроризирует Саванну.

– Это просто очень странно.

Констанс повернула к нему фиалковые глаза и процитировала:

– «Вселенная не просто более причудливая, чем мы предполагаем, она более причудливая, чем мы способны предположить»[93].

– И чья же это жемчужина бессмертной мудрости?

– Говорят, Гейзенберга.

– Того парня из сериала «Во все тяжкие»?[94]

Констанс глухо, безрадостно рассмеялась.

Колдмун уставился на прибор:

– Это самая безумная хреновина из всего, что я видел.

– Мне представляется, что настоящее безумие начнется, когда Алоизий выяснит, как ее включить.

Словно по заказу, в комнате раздался медовый голос Пендергаста:

– Я уверен, что нашел выключатель.

59

Похоже, Павел сам рвался пойти в тоннель вместе с Бэттсом и Мюллером. Гэннон дала ему отмашку, искренне радуясь, что ей самой не нужно идти следом. Она установила прожекторы рядом со входом в тоннель, но они не до конца пронзали темноту, потому что тоннель постепенно заворачивал вправо. Гэннон решила, что это не важно: у «Стэдикама» есть подсветка и ее хватит, чтобы Павел получил хорошие кадры. Главное, чтобы он быстро все отснял, а потом бежал оттуда как черт от ладана. Она молилась, чтобы и Мюллер не медлил.

Гэннон следила по монитору за тем, что снимает Павел. Мюллер в одиночестве медленно шел вперед. Он оставил у входа свою лозу и отправился в тоннель с одной только перцептивной камерой, готовясь сфотографировать спиритуальную турбулентность. Неровные глиняные стены, расцарапанные, словно граблями, мелькали в луче света от «Стэдикама» и снова скрывались во тьме. Гэннон вдруг поняла, что тоннель напоминает гигантскую нору. Это невероятно впечатляло, пугало… даже ужасало. Да, Гэннон было страшно. И в то же время она убеждала себя, что материал будет убойный. Бэттс, Мюллер и их продюсеры сколотят целое состояние, а ее карьера наверняка пойдет в гору, возможно даже в художественном кино. Она мечтала стать ведущим оператором фильма ужасов еще с тех пор, как маленькой девочкой посмотрела великолепную оригинальную версию «Призрака дома на холме».

Немного жаль, что Павел использовал «Стэдикам», не дающий полноценного эффекта ручной съемки, который был бы здесь идеален. Но уже поздно что-то менять. Если Бэттс будет настаивать на втором дубле, Гэннон заменит «Стэдикам» наплечной камерой Крейга. Но она надеялась, что эту сцену снимут с первого раза. Ее подбодряло то, что Бэттс и Мюллер уже по щиколотку измазались грязью и вряд ли захотят повторить все сначала. Мюллер просто должен сделать эти снимки призрачных возмущений, или как их там, и можно будет выбираться отсюда ко всем чертям. Боже, как мечтала Гэннон о глотке свежего воздуха! Она как будто оказалась под грязным мокрым одеялом. Запах горелой резины накладывался на вонь раздевалки… или даже чего-то похуже.

Она вытряхнула из головы эти мысли и сосредоточилась на ременном мониторе. Что это там еще за крохотные светящиеся пятнышки, черт бы их побрал?

– Второй, если получится, дай увеличенный план одного из этих пятен, когда подойдешь ближе, – сказала она в гарнитуру.

– No problemo, – послышался ответ.

Мюллер медленно продвигался по тоннелю, громко чавкая ботинками по грязи при каждом шаге. Потом остановился, поднял камеру, сделал два кадра один за другим и пошел дальше, высоко поднимая ноги. Когда он добрался до плавного поворота тоннеля, на мониторе появилась россыпь светящихся пятен.

– Павел, задержись на этом месте, пожалуйста, – попросила Гэннон.

Камера наехала на скопление огоньков.

– Что это за гадость? – сказала Гэннон скорее самой себе, чем кому-то еще.

Они напоминали капли слизи или, может быть, грибковые наросты грязно-зеленого цвета, в глубине переходящего в голубой.

Павлу удалось снять крупным планом слизь, или что это была за мерзость, и тут Мюллер удивленно охнул. Павел развернул «Стэдикам», и Гэннон увидела на мониторе, как Мюллер поднимает свою камеру, собираясь сфотографировать что-то в густом мраке. Она заметила неясные очертания прямо перед ним. В первое мгновение Гэннон испугалась, но затем сообразила, что это, должно быть, какая-то страшилка Бэттса, подготовленная заранее. Два огромных прищуренных глаза сияли в темноте кроваво-красным. Что за хрень такая? Можно не удивляться, что Бэттс так рвался в тоннель, чтобы встретиться с этим манекеном или чучелом. Но это уже слишком. Мог бы ее и предупредить. Босс он там или нет, но Гэннон получит его яйца на завтрак.

Глаза моргнули: внутренние веки были горизонтальными, внешние – вертикальными. Темно-красные круги пропали и снова появились. А потом начали приближаться с шумом, похожим на шорох опавших листьев.

– Что за на фиг? – сказал Павел.

Он попятился – «Стэдикам» покачнулся на креплении