Даже у входа в тоннель Гэннон ощутила ударивший в лицо порыв теплого вонючего ветра. Послышалось свистящее шипение, словно из разорванных кузнечных мехов вырвался воздух. В свете камеры появился силуэт.

Гэннон припала к монитору. Это никак не могла быть механическая поделка, собранная Бэттсом. Оно было настоящим.

Павел продолжал пятиться, медленно, шаг за шагом.

– Господи! – пробормотала Гэннон. – О господи…

Она видела на мониторе, что Мюллер все еще стоит в нескольких шагах впереди, замерев на месте. Но это продолжалось лишь мгновение. Уронив камеру, Мюллер развернулся с выражением неподдельного ужаса на лице и едва не выскочившими из орбит глазами. Он открыл рот, и зловонный воздух разорвал дикий, булькающий, плаксивый крик. Мюллер пустился бежать, но поскользнулся в грязи и упал, исчезнув с монитора. Его спину закрыл огромный темный силуэт. Стоявший в десяти футах от Мюллера Бэттс попытался спастись, но потерял равновесие и тоже упал в грязь, хрюкнув, как перепуганная свинья. Павел уже бежал прочь, и «Стэдикам» раскачивался на ремне из стороны в сторону.

Тяжело дыша от страха, Гэннон отшатнулась и теперь лихорадочно пыталась отстегнуть ремень монитора, чтобы избавиться от лишнего груза. Роняя аппаратуру, все ринулись к выходу. Но тут, подняв мощную волну сырого маслянистого воздуха, из устья тоннеля с грохотом выбрался огромный силуэт с развевающимися, словно плащ, демоническими крыльями и бросился к ним под крики ужаса и боли.

60

Уэллстоун, все еще прятавшийся за дверью ниши у входа на нижний уровень мавзолея, начал беспокоиться. Мюллер и Бэттс углубились в тоннель в сопровождении оператора, но, поскольку проход одновременно и понижался, и загибался, быстро исчезли из виду. Уэллстоун никак не мог подобраться ближе, не выдав себя, и ему пришлось довольствоваться наблюдением за оставшейся частью съемочной группы. В том числе и за ведущим оператором, которая отказалась идти в тоннель – несомненно, из-за вони, исходившей оттуда, и густого слоя грязи на полу. Но это не остановило двух ищеек, почуявших след, – Бэттса и Мюллера.

Получалось, что он не сможет записать последний акт того, что задумал Мюллер. Тут явно пойдет в дело бутафорская камера, которую Мюллер прихватил с собой. Доказать, что все это постановочные фокусы, Уэллстоун мог и с тем, что уже отснял. Но пропустить финал было бы обидно.

Трое скрылись за поворотом тоннеля, и Уэллстоун замер, не снимая пальца со спуска затвора. Даже если бы он захотел снимать дальше, вторая карта памяти уже почти заполнилась. Скорчившись в своем укрытии, он переживал смешанные эмоции: возбуждение, сомнения и страх. Нет, «страх» – это слишком сильно сказано. Ему стало тревожно, и немудрено. Он только и ждал возможности убраться к черту из темноты оскверненного склепа. Скорее всего, отснятого материала и так хватит. И будет настоящая катастрофа, если его сейчас поймают и, вероятно, обыщут. Или даже тот мускулистый бандит начнет издеваться над ним. Впрочем, Уэллстоун заметил, что здоровяк и сам вспотел от страха. Крутые парни всегда ломаются первыми.

Из тоннеля донесся приглушенный звук, похожий на завывания волынки. Уэллстоун приготовил камеру: может быть, ему все-таки представится случай получить неплохие кадры. Тут же послышались и другие звуки, более громкие: крик и могучие удары, сотрясающие гробницу. Что там происходит? Однако Уэллстоун быстро справился с паникой, сообразив, что это начало представления Мюллера. И вдруг он услышал новый крик. Женщина-оператор испуганно попятилась от устья тоннеля, развернулась и сорвала с себя ремень с монитором. Остальные с дружными воплями рванули со всех ног к лестнице.

«Что за чертовщина?»

В этот момент из тоннеля с мощным потоком зловонного воздуха вырвалось какое-то темное существо, такое огромное, что его кожистые крылья царапали стены. Оно набросилось на карабкающегося по лестнице здоровяка, схватило его и сбросило на пол мавзолея, а потом развернуло чудовищные крылья.

Уэллстоун не мог шевельнуться, не мог даже вздохнуть, как будто очутился в ожившем кошмаре. Он оцепенел, ноги и руки словно парализовало. Огромное морщинистое тело твари венчала крохотная, покрытая щетиной голова с круглыми фасеточными глазами, как у москита. Из нее выскочила тонкая трубочка и заскользила туда и обратно, ее кончик судорожно подергивался из стороны в сторону.

Тварь удерживала здоровяка крабьими клешнями на мохнатых лапах. Подвижная трубка, по-прежнему сжимаясь и разжимаясь, нацелилась в его ногу, а потом вдруг впилась в верхнюю часть бедра. По гробнице эхом раскатился жуткий визг. А потом послышалось густое ритмичное причмокивание. Крылья твари опустились на тело жертвы, накрыли его, словно одеялом, и крик внезапно затих.

Секундой позже, хотя для Уэллстоуна время ничего уже не значило, чмокающие звуки прекратились, и существо снова поднялось, бросив лишенные крови останки здоровяка. Схватив со взрывной скоростью другого члена съемочной группы, оно без усилий разорвало жертву надвое, как отламывают кусок хлеба от буханки. Кровь и кишки хлынули во все стороны, словно сок из лопнувшего помидора.

У Уэллстоуна потемнело в глазах, но через мгновение он понял, что сам, защищаясь, закрыл лицо рукой. Его мышцы расслабились, подчиняясь атавистическому рефлексу, и он осел глубже за разгромленной нишей, машинально свернулся, как зародыш в утробе, и замер. Он слышал крики, тяжелое хлопанье крыльев, звуки разрываемой плоти и отвратительное причмокивание, ощущал приносимый ветром удушливый запах горелой резины.

А потом хлопанье стихло, все звуки умерли, и наступила тишина. И полная темнота.

Прошло время.

Уэллстоун внезапно понял, что ползет в темноте на четвереньках, весь в слезах и соплях. Он наткнулся на что-то мокрое и липкое, и его тело само, без всякой команды обогнуло препятствие. Рука нащупала потертую каменную ступеньку, тело подтянулось ближе и заползло на нее, потом на следующую. Наверху мелькнул отблеск света, и тело двинулось к нему.

Поднявшись до верхней ступеньки, он увидел в дальнем конце мавзолея дверной проем. Свет шел оттуда. Уэллстоун инстинктивно пополз к свету, медленно выдвигая сначала руку, потом колено, потом другую руку.

Наконец он выбрался наружу. Яркий свет шел справа, а слева дымовая машина выбрасывала клубы тумана. Вдалеке гудел генератор.

Еще там была женщина. Она сидела на земле, скрестив ноги. Блондинка в забрызганной кровью одежде, с опущенной на руки головой. Когда он выполз из мавзолея, женщина подняла голову. Взгляд ее был совершенно пустым, а пятна крови на лице казались жуткими красными веснушками.

Она посмотрела на него и снова уронила голову на руки.

Тело Уэллстоуна решило, что больше не может ползти, как будто на этом его служба закончилась. Он лег рядом с женщиной, свернулся в позу эмбриона и прикрыл голову руками. Он смутно чувствовал, что ждет,