и беспочвенны подобные мысли и ощущения, но избавиться от них не мог. Я глядел на очередных гостей, толпящихся у постели умирающего, и представлял себе стаю грифонов, кружащихся над падалью. Я никоим образом не утверждаю, что гости Булгакова составляли некое гармоничное целое. Вовсе нет, наоборот, явственно ощущалось их резкое неприятие друг друга. И в то же время каждый из них близко знал моего пациента. Следовательно, каждый представлял для меня интерес, поскольку я собирался воссоздать полную картину болезни Булгакова.

Юрий Львович Слёзкин, знавший Булгакова по Кавказу, проявлял особую заботу о больном. Отлично сложенный, подтянутый, изящный, прекрасно воспитанный, Слёзкин был на четыре года старше Булгакова. Он самоотверженно ухаживал за больным, в то время как на мой взгляд, взгляд врача, ему следовало бы заняться собственным здоровьем, ухудшавшимся день ото дня. Он ходил за Булгаковом, как мать – за обожаемым ребенком: с полной самоотдачей и с ощущением того, что этого недостаточно. Попов мог часами сидеть у постели друга и писать в блокноте занимательные истории, не ожидая не только благодарности за свой труд, но даже просто подтверждения, что написанное прочтено. Обычно в подобных случаях Булгаков не утруждал себя даже кивком. Слёзкин терпеливо кормил друга с ложечки, ни разу не пролив ни капли. Булгаков принимал помощь добровольной няньки как должное, если только вообще обращал внимание на оказываемые ему услуги. Так ведут себя капризные, избалованные, заласканные дети, воспринимающие всеобщее обожание своей особы как само собой разумеющееся.

От Слёзкина я узнал, что мой пациент переболел на Кавказе тифом, который повлиял на общее состояние, что способствовало развитию других болезней, в частности нынешней. Попов уверял, что Булгаков тоже на Кавказе впал в зависимость от морфия, и только первая жена Лаппа спасла его, благодаря личной самоотверженности. Кроме того, друг писателя поведал, что мастера постоянно терзали беспрестанные головные боли.

Связь между давними заболеваниями дыхательных путей и нынешним воспалительным процессом была для меня очевидна. В организме, ослабленном лихорадкой, болезнь в первую очередь поражает те органы, что менее всего способны сопротивляться инфекции. Так что теперь картина болезни Булгакова стала для меня более ясной.

Интересна такая деталь: мой пациент, тоже был врачом. Но сие обстоятельство не помогало, а наоборот – вносило в наши взаимоотношения свои сложности и нюансы

К сожалению, признаки серьезной патологии наблюдались и в других внутренних органах. Данный факт я не имел права игнорировать, а следовательно, не имел права напрямую связывать нынешнюю болезнь и целый набор недугов, подводя под них один причинный фундамент.

Такой классический пример: желудочно-кишечный тракт Булгакова функционировал с беспрестанными сбоями. Булгаков питался плохо, нерегулярно, ел зачастую то, что оказывалось под рукой, – в основном бульоны, кофе и фрукты, то есть продукты с минимальным содержанием животных белков.

Когда Булгаков только начал сталкиваться с проблемами нечеткого функционирования кишечника, он старался облегчить свое состояние. Попов уверял, что вообще-то Булгаков не злоупотреблял спиртным, пил умеренно, хотя иногда случались исключения. Булгаков подтвердил слова Попова. Как-то утром Булгаков был в благодушно-разговорчивом настроении, и я спросил его: помогало ли вино снимать боли в желудке? Он ответил, что с некоторых пор алкоголь перестал снимать боль, даже напротив, после принятия изрядных доз она усиливалась. Похмелье бывало тяжелым, Булгаков чувствовал себя в эти часы очень слабым. Узнал я и то, что в последние пять лет мой пациент страдал разлитием желчи. Доктор Вовси, осматривавший и лечивший тогда мастера, запретил ему употреблять вино, кофе и пряности и рекомендовал поехать на воды в Пятигорск. А диагноз… Я мог лишь фиксировать происходящее: Булгакова ели поедом какие-то неведомые мне силы, кромсали его у нас на глазах, причем я час от часу убеждался, что эти таинственные силы действовали целенаправленно и не имели ни малейшего почтения к телу, внутри которого они развели всёпожирающий огонь. Мои слова можно посчитать бредовыми. Но было именно так. Ничего подобного мне не встречалось прежде.

Надо подчеркнуть, что Юрии Львович Слёзкин кардинальным образом отличался от всех тех, кто регулярно навещал Булгакова. Он нёс в себе потрясающий заряд энергии, жизнелюбия, искрился весельем, радостью, и Булгакова как магнитом тянуло к нему. Коллега вёл себя непредсказуемо и появлялся всегда неожиданно. Боже, как его визиты радовали Булгакова!

Мастер относился к Слёзкину иначе, чем к Павлу Сергеевичу Попову. Когда бы он ни появлялся в комнате моего пациента, то всегда находил в себе силы открыть глаза. Все его внимание оказывалось приковано к персоне Юрия Львовича.

Однажды поклонник и друг Булгакова Николай Николаевич Лямин, обратился к Попову с просьбой добыть локон с головы Булгакова для жены – она пожелала получить на память прядь волос гения. Попов пообещал достать этот сувенир и вскоре вручил Лямину локон. Обретя вожделенное сокровище, Лямин был на седьмом небе от счастья.

Он с гордостью демонстрировал всем знаменитую прядь булгаковских волос. При всех гостях он сообщил, что волосы, которые мадам хранит в серебряном с бархатной обивкой ларце, срезаны с головы Мастера самой Еленой Сергеевной.

Как-то вечером я задержался в клинике. Была сложная операция: пришлось ампутировать ногу у старика. Вышагивая к Булгакову, я нервничал, так как время было довольно позднее…

Большинство людей, навещавших Булгакова в последние годы его жизни, являлись членами каких-то тайных обществ, истинные цели которых были покрыты мраком. Вот и сейчас у Маки засиделись друзья-приятели. Они поверяли друг другу секреты, обменивались шутками, и это приводило Булгакова в неописуемый восторг. Никогда его лицо не бывало таким просветленным, как в присутствии Попова, который обычно приносил городские сплетни, достаточно безобидные, которыми Булгаков от души забавлялся. Когда Булгаков общался с Поповым, все остальные держались в стороне.

Булгаков, постоянно пребывал в хаосе мрачных настроений, в вечном смятении. К мастеру мог прикоснуться только Попов; тот был – и оставался – странным человеком, одержимым какими-то бурными страстями. Почему-то он вообразил, что его долг – любой ценой защитить честь и достоинство Булгакова, которого он и теперь, пятнадцать лет спустя, называл не иначе как Мастером.

Как мне известно, Попов еще в молодые годы познал вкус политической борьбы и приобрел опыт ведения закулисных интриг. Попов состоял в одной из каких-то тайных организаций. Он попал на заметку в царской охранке еще в юности: участвовал в студенческих беспорядках и угодил за решетку. Я решил пригласить Попова в ЦДЛ [14]– попить кофе и даже пропустить рюмочку-другую коньяка, чтобы поговорить обо всем этом.

Задумано-сделано.

Попов изложил свои политические взгляды: если монархия уничтожена, то всем гражданам должны быть обеспечены равные права, каждый