Когда мы вышли из аэропорта, они помогли мне затащить вещи в машину, и я попросил их подождать минутку, поскольку мне нужна была сигарета. И вот мы стояли втроем под ясным небом, которого я не видел уже очень давно.

– Так, значит, Оливер предупредил тебя… – прокомментировал я.

– Тебе повезло: этот парень, похоже, готов простить тебя и заботиться о тебе, что бы ты ни сделал. Если ты искал себе пару на всю жизнь, то вот же, ты нашел ее в нем, – сказал отец.

– Но не забывай, мы тоже твои приятели, – напомнил мне Джастин, и впервые за несколько недель я не мог не улыбнуться.

Настоящая улыбка. Я положил руку ему на плечо, чтобы притянуть его к себе, и сделал последнюю затяжку.

– Поехали, – сказала я, открывая дверь машины.

Джастин подошел ко мне.

– Слушай, Аксель, если тебе нужно поплакать…

– Еще одно слово – и ты труп.

Я забрался на заднее сиденье и увидел, как отец подавил улыбку, прежде чем водрузить очки на переносицу. Сначала они пытались завести разговор, но потом поняли, что мне приходится прилагать усилия каждый раз, когда они задают вопрос, и оставили меня в покое, возможно, потому что достаточно хорошо меня знали, чтобы понять, что мне нужно время.

Я любовался пейзажами, когда мы ехали прочь от города и все вокруг покрывалось растительностью. Мне казалось, что я наконец-то еду домой. Я просто сомневался, что смогу назвать это домом, если рядом не будет Леи.

Июнь. (Лето. Париж). (Зима. Австралия)

114. Лея

В первую ночь, которую я провела одна в этой пустой квартире, я была готова открыть чемодан, сложить все свои вещи и улететь следующим самолетом. Отправиться за Акселем. Сказать ему, что я совершила ошибку, что все это не имеет никакого смысла. Но я этого не сделала. Я просто не спала всю ночь, пока не оказалась в его постели почти на рассвете, потому что простыни все еще пахли им. Его запах всегда ассоциировался у меня с морем и следами соли, которые оно оставляло на коже, с солнцем и прекрасным летним светом.

Я делала так в течение недели: пыталась работать днем, запершись в стенах студии, которые, казалось, иногда обрушивались на меня, а ночами думала о нем, о последних часах, когда мы были вместе, любили друг друга, пытались понять друг друга сквозь эту массу сомнений и молчания.

После тех первых нескольких дней, когда я снова стала эмоциональной и уязвимой девушкой, которой не хотела быть, я приняла решение и однажды вечером, спустившись из студии, сняла простыни с его кровати, прежде чем поддаться искушению лечь на них. И закинула их в стиральную машину. Я сидела, скрестив ноги, на полу перед ней, наблюдая, как последний след его тела двигался по кругу, пока наконец не остановился. След прервался. Когда я открыла дверцу, меня обдало запахом кондиционера для белья, и отчасти это было облегчением, но отчасти вызвало желание заплакать, потому что так скучать по нему – явно нездорово.

Постепенно я начала больше концентрироваться на работе. То, что Скарлетт была рядом со мной, следила за каждым моим шагом, помогало мне заставлять себя вставать рано утром. Я сделала несколько вещей, о которых она меня просила: две картины, похожие на предыдущие. Также я завершила кое-что еще, что-то свое, но не показывала ей, потому что у меня было предчувствие, что ей это не понравится.

Оливер звонил мне каждый день после обеда. Мы разговаривали о мелочах, о его жизни, о работе, о новостях дня или о разных глупостях, хотя в глубине души я умирала от желания спросить его, все ли в порядке с Акселем.

– Расскажи мне, что ты сегодня делала, – попросил он.

Я сняла обертку с леденца и вздохнула.

– Обедала с коллегами из галереи, после того как провела там утро, обсуждая выставку, которая состоится в эти выходные; ну, знаешь, все организовывала, уточняла последние детали.

– В общем, тебе нравится?

Я ненавидела, когда он задавал мне подобные вопросы; это заставляло меня думать, а я не хотела прокручивать все это в голове, потому что, делая это, я не находила ответов, которые, как мне казалось, искала, и это еще сильнее расстраивало меня.

– Пожалуй, да, – ответила я.

– Тебя что-нибудь еще беспокоит?

Я рассеянно лизнула леденец:

– Мне сказали, что, возможно, мне стоит записаться на уроки французского.

– Вау, звучит серьезно. И что думаешь делать?

– Еще не решила.

– И я не вижу, чтобы ты прыгала от радости.

– Ага. – Я грызла леденец, пока не раскрошила его.

– А как у тебя с готовкой? – спросил он, потому что, когда я жила в общежитии, я ела в столовой и не беспокоилась об этом.

– Ужасно. В один прекрасный день я помру от голода.

– Ты шутишь, да? – Он забеспокоился.

– Конечно да! Я в порядке, дурачок.

– Ладно. Поговорим завтра. Береги себя.

– Ты тоже, Оливер.

Я повесила трубку и неподвижно просидела на диване, пока не стемнело. Наверное, никогда раньше я не осознавала, насколько мне одиноко. Я посмотрела на телефон и подумала, что это почти ирония судьбы, что я вычеркнула из своей жизни единственного человека, которому доверяла настолько, чтобы делиться с ним такими интимными чувствами. Бросив телефон на приставной столик, я откинулась на подушки и уставилась в потолок, закрыв глаза и сделав глубокий вдох.

115. Аксель

Я вернулся к своей рутине. Часами терялся в волнах, а когда приходил домой, уже близился полдень, и я перекусывал всем, что попадалось в холодильнике. В галерее делал что придется, хотя Сэм прилагала все усилия, чтобы занять меня, так как думать о чем-то другом пару часов в день уже было облегчением. В остальное время я лишь мучил себя, думал и слишком много пил.

Однажды утром в субботу мама заявилась без предупреждения – как раз то, что мне было нужно. Я отошел в сторону, чтобы дать ей пройти, и взял из ее рук пакеты с покупками.

– Что все это значит, мам? – простонал я.

– Суп. И фрукты. Овощи. Нормальная еда, Аксель, – сказала она, открывая холодильник и сканируя полки взглядом. – Как давно ты не ел нормально? Ты худеешь. И выглядишь как выживший в кораблекрушении. Иди побрейся, ради всего святого, или я сама это сделаю, а я предупреждаю тебя: у меня не очень хорошая координация, да и терпение, раз уж на то пошло. Что ты там стоишь?

– Мам, я не в настроении, правда.

– Делай что тебе говорят, – пробормотала она.

Я закатил глаза, но повернулся и пошел в ванную. Я достал бритву и, закончив процедуру, стоял несколько секунд, глядя на свое изображение в зеркале и задаваясь вопросами о том, кто я, что осталось от того, кем я считал себя, прежде чем Лея изменилась на моих глазах. И я не имел в виду ничего дурного. Некоторые люди просто приходят к тебе, чтобы все перетряхнуть, открыть ящики, полные страхов, и заставить тебя стать лучше, человечнее, правдивее.

Я услышал пару стуков в дверь.

– Долго ты там торчать собираешься?

Я открыл дверь и угрюмо посмотрел на маму.

– Да блин, мам. Дай мне время.

– Я слишком часто давала тебе время на протяжении многих лет. Это моя вина, что я не заметила, поверь мне, мы все тащим что-то свое. Давай, заканчивай и садись, еда готова.

Я опустился на старый диван и взял миску с супом, которую она протянула мне. Она устроилась в кресле напротив меня, взяла ложку и молча принялась есть.

Я посмотрел на нее и улыбнулся.

– Что тебя так веселит?

– Ничего, – покачал я головой.

– Скажи-ка, или я завтра снова приду.

Это была натуральная угроза.

– Мне забавно думать, что ты, наверное, единственный человек в городе, который покупает этот суп, который