как и в других областях жизни, административно-отраслевое управление привело к монополистической стагнации. Поскольку никаких иных реально действующих сил и механизмов здесь не было, вся ответственность за случившееся лежит на руководстве книгоиздательским процессом, а если взглянуть шире – на структурах социальной организации общественного производства. Материалы исследований, читательские письма, печатные выступления специалистов, писателей и ученых убеждают: в книжном деле сложилась и продолжает обостряться кризисная ситуация.

Эпикриз пациента

Растет хронический разрыв между объемами и структурой спроса на книги у самых различных категорий населения, с одной стороны, и пропорциями и масштабами книгоиздания, с другой. В условиях безнадежно деформированного рынка, при многолетнем отказе от обеспечения читателей даже наиболее спрашиваемыми изданиями любая единовременная оценка потребности в книгах оказывается искаженной, поскольку исходит из предельно ограниченного набора самых неотложных требований – так называемых «лидеров неудовлетворенного спроса». Практикуемые в последнее время силами отраслевой социологии зондажи массовых предпочтений суть поэтому не более чем перевернутое отражение принятой книгоиздательской политики.

Становится все более очевидным, что связи между работой отрасли и динамикой развития других сфер общественной жизни – образования, науки, техники, культуры, литературы, искусства – чрезвычайно слабы, если вообще существуют. Так, за последние 25 лет читательская аудитория со средним специальным и высшим образованием в стране увеличилась в 6 раз, тогда как производство бумаги – лишь в 2,5 раза (бумаги для письма и печати мы изготовляем в 13 раз меньше, чем США, отставая и по потреблению фактически во всех развитых странах мира). В сравнении с 1939 г. читательская аудитория выросла более чем в 15 раз, тогда как приходящееся на нее количество изданий – меньше чем вдвое.

Общепринятый в мировой практике показатель развитости национального книгоиздания – число названий выходящих в стране книг в расчете на 1 млн населения – в СССР вдвое меньше, чем в США и Японии, втрое – чем в ФРГ и Великобритании, Испании, Нидерландах, в четыре и более раза – чем в скандинавских странах. По числу названий издаваемых журналов в расчете на 1 млн населения разрыв еще разительнее: находясь на шестнадцатом месте после всех развитых стран Запада и большинства социалистических стран, СССР выпускает 5,5 издания против 1142,7 в Бельгии, 904 в Финляндии, 408 во Франции, 250 в США, 196,6 в Болгарии и т. д. – за ними следует КНР, где в том же 1984 г. на миллион жителей выходило три журнала.

Особенно катастрофично положение с научной литературой. Отечественное книгоиздание концентрируется здесь на книгах по прикладным дисциплинам. В итоге по названиям они составляют более трети книгопродукции, тогда как в странах с более развитой структурой книгоиздания эта доля в два–два с половиной раза ниже – около 19% в Великобритании, около 16% в ФРГ. При этом доля названий книг, издаваемых, например, по философии, в Великобритании в полтора, а в ФРГ – в два раза выше, чем у нас в стране и продолжает расти более быстрыми темпами (характерно, что в ФРГ, с ее давней философской культурой, тем не менее в год переводится примерно в полтора раза больше книг по философии, чем в Советском Союзе – об уровне и качестве этих книг приходится молчать). Еще хуже положение по тиражам: средние тиражи литературы по философии, истории, географии, искусствоведению, фундаментальным наукам у нас ниже, чем в странах Совета экономической взаимопомощи и развитых странах Запада. Книг по социологии в СССР выходит по тиражам в 15 раз меньше, чем по военному делу, и примерно столько же, сколько в Польше, втрое меньше, чем в Португалии, в 10–12 раз меньше, чем в Японии.

Современные динамичные цивилизации не совместимы с любой формой замкнутости общества – идеологической, политической, информационной и проч. Поэтому доля переводов составляет значимую характеристику любого национального книгоиздания. Между тем в СССР, лидирующем по общему количеству переводных изданий, лишь 24% из них переведено с основных языков зарубежных стран, тогда как более ¾ представляют собой переводы «для внутреннего пользования», т. е. преобразование информации, а не ее прирост. Характерно, что переводы в СССР не превышают 8,9% всей книжной продукции страны, тогда как в Швеции они составляют 28,8%, в Испании – 21,8%, во Франции – 17,6%, в ГДР – 15,9%, в ВНР – 11,7% и т. д. Для большинства развитых стран характерна сегодня тенденция к увеличению количества и доли переводных изданий.

Разрыв с «внешней» средой книгоиздания сопровождался и сопровождается сегодня рассогласованием всех звеньев хозяйственного механизма. Фактически отсутствует единая обобщенная связь между деятельностью различных подразделений, ответственных за издание и распространение книг. Многократно указывалось на полную независимость работы издательств от реализации конечного продукта – расходимости книг. Но еще важней, что за нею – нескоординированность издательских планов и назначаемых тиражей со структурой читательского контингента, с динамикой общественного развития, объемами и запросами различных групп общества. Кроме того, существующая система расценок на полиграфические работы стимулирует интерес полиграфистов (а за ними и издателей) лишь к сулящим прямую выгоду видам издания, большим и постоянно растущим объемам и тиражам книг, год за годом удорожая их: с 1976‐го по 1985 г. цена одного экземпляра выросла на 91%, а в последние годы растет значительно быстрее. Это существенно обедняет и в конце концов подавляет развитие видовой и качественной структуры книгопродукции, блокирует динамику стоящих за нею общественных интересов. Наконец, работа этих звеньев системы освобождена от необходимости взаимодействовать с книготоргами. Прямым давлением внеэкономического порядка последним навязывают издания, обреченные на нерасходимость, вместе с тем отказывая в требуемой ими ходовой литературе: в среднем обеспечивается лишь половина их заказов издательствам, по художественной литературе – одна треть. На этом же уровне стоит сейчас удовлетворение книготорговых (а стало быть – читательских) заказов на детскую литературу, а в прошлые же годы показатель снижался здесь и до 10%. Репертуар детской книги скудеет, отсутствуют целые ее разделы – история культуры, науки и техники, быта и образа жизни, издания игрового типа, биографии, энциклопедии и справочники. Уже не удивляет, что в структуре неудовлетворенного спроса книги для детей неизменно занимают одно из первых мест. Общество, неспособное воспроизвести во времени даже самые фундаментальные ценности, знания и навыки, воплощенные в детской книге, неминуемо распадается.

Хищнической эксплуатацией материально-техническая база книгоиздательства доведена до катастрофического состояния. Реальные стимулы к технологической реконструкции и модернизации оборудования отсутствуют. Система живет хроническим перенапряжением имеющихся мощностей, а это фактически лишает ее каких бы то ни было резервов для книгоиздательского маневра. Специфика капиталовложений исключительно в сверхкрупные объекты и полиграфические комбинаты снижает эффект модернизации и амортизации основных фондов, вместе с тем сокращая возможности для развития мелкотиражного производства, наиболее оперативно и гибко реагирующего на новейшие явления в промышленности, науке, культуре. И хотя после определенного уровня концентрации производства и капитала дальнейшее укрупнение перестает давать экономический эффект, руководство продолжает настаивать на своем: тенденции издательской деятельности, растущей профильности издательств и устранения, под видом борьбы с дублированием планов и распылением средств, всяких начал многообразия и соревнования в подходах и оценках с 1930‐х гг. все более укрепляются.

Многолетнее сдерживание инициативы и предприимчивости оборачивается разительным снижением профессиональной компетентности, квалификации издателей и редакторов. Уровень подготовки рукописей и полиграфического исполнения книг падает строго пропорционально усилению внутриведомственного контроля за редакционно-издательским процессом. В завершение появляется класс издателей, которые вынуждены спрашивать у публики: «Что издать в первую очередь?» – и подают это как образец демократичности.

В организованной таким образом системе руководство защищено от оценки и критики со стороны любых социальных групп и общественных организаций, а они в свою очередь лишены возможностей это сколько-нибудь систематически делать. Достаточно полной и доступной статистики книгоиздания, как и других форм публичной регулярной отчетности, столь развитых, скажем, в 1920‐х гг., сейчас не существует. Короче говоря, не сложился отработанный порядок установления ответственности всех звеньев системы – редактора перед автором и читателем, издательства перед общественным или «попечительским» советом, руководства отраслью перед обществом в лице представителей разных групп творческой интеллигенции.

Анатомия дефицита

Итоговым выражением этих процессов стало возникновение и укрепление дефицита[177], превратившегося в последние 15 лет в основной механизм регуляции деятельности отрасли – от распределения бумажных ресурсов до лишения определенных творческих