скомандовал: «В фургон! Быстро!» Мать рывком поставила Чарли на ноги – он физически почувствовал охвативший ее ужас – помчалась с ним к фургону и почти забросила в него мальчика. А потом закричала на него тонким визгливым голосом, какого он никогда не слышал. Она велела ему лечь и не шевелиться. Отец схватил свой винчестер, и оба они с матерью уселись на козлы. Отец подхватил вожжи и огрел лошадей кнутом, чтобы те взяли с места в карьер. Почему отец решил, что сможет убежать от верховых апачей в фургоне? Позже, когда Чарли вырос в полноценного апачского воина, он, когда ему рассказывали историю его похищения, осуждал белоглазого мужчину, бывшего его отцом, за то, что тот потерял голову от страха. Куда лучше было бы отпрячь лошадей или перерезать упряжь, да хоть пристрелить их, если надо, а самим спрятаться за фургоном. Тогда бы он долгое время держал апачей на мушке и убил хотя бы некоторых из винчестера, а потом и из кольта. И, возможно, атака захлебнулась бы. А нет, так замедлилась бы, и он выиграл бы время, и помощь могла подоспеть.

Прежде чем они успели проехать пятьдесят ярдов, первая пуля ранила отца в руку. Он вскрикнул и перебросил вожжи матери, забрав у нее винчестер. «Гони!» – к рикнул он. И это было последнее слово, которое Чарли слышал от отца. «Гони!» – и отец скатился с козел и побежал навстречу апачам, паля из винчестера. Поступил он так из-за охватившей его паники или нет, но это был со стороны судьи Маккомаса скорее акт мужества, чем благоразумия, – попытаться задержать апачей, чтобы жена и сын успели убежать. Лежа у задней стенки фургона, Чарли молча, охваченный апатией, смотрел, как новые и новые пули попадали в его отца, пока наконец он не остановился и не упал на колени. Уже умирая, он сумел еще раз передернуть затвор винчестера и выпустить в преследователей несколько пуль. Пересказывая эту историю, апачи всякий раз отмечали, что судья Маккомас был храбрым человеком и умер достойно, и поэтому они не стали скальпировать его и глумиться над телом.

Чарли с матерью далеко не ушли. Пуля попала в одну из лошадей, та забилась, умирая, в оглоблях, и фургон резко остановился. Апачи в один миг окружили его, испуская победные вопли и грозно потрясая ружьями. Мать соскочила со своего места на козлах и попыталась добраться до Чарли, который так и сидел у задней стенки фургона, но апачи заступили ей дорогу, а один из них, по имени Гозо, так сильно ударил ее в лицо прикладом, что она упала на землю. Чарли закричал и попытался броситься на помощь матери, но к заднему борту подскакал верховой и не выпустил мальчика. Ребенок бился изо всех сил, а апачи от души хохотали над его дерзостью – нет ничего, что восхищает апачей больше, чем проявление смелости. Но Чарли было всего шесть лет, и взрослый мужчина легко одержал над ним верх.

Лицо матери Чарли кровоточило, она была без сознания, и апачи стянули с нее платье, стараясь не порвать его. Воин Гозо хотел подарить это платье своей молодой жене Сики, и она носила его, немного переделав, долгие годы. И все это время маленький Чарли, смотря на Сики в этом платье, вспоминал свою белоглазую мать. Но потом воспоминания поблекли, и платье стало просто одной из вещей, имевшихся у его апачской матери.

Орудуя ножами, почти как хирурги, апачи разрезали туфли и чулки на ногах матери Чарли, а также корсет на ее теле. Эти вещи они сохранить не стремились, потому что ни одна апачская женщина не стала бы их носить. Гозо как вожак набега поднял мать Чарли за волосы, расстегнул свои штаны и, хохоча, вошел в нее сзади, как это делают собаки, – Чарли видел такое, хотя и не понимал толком, что они делают. Сознание вернулось к женщине, и она страшно закричала, но от этого апачи развеселились еще пуще. Гозо очень быстро управился со своим делом, его место занял следующий, а потом еще и еще. А когда все они попользовались ею и она, тихо плача, просила пощады – нет, не себе, а сыну, – человек по имени Гозо дважды сильно ударил ее по голове прикладом. Раздался жуткий треск, и ее череп раскололся, будто орех. Все это происходило на глазах Чарли, которого апач по-прежнему держал у задней стенки фургона. Мальчик не плакал.

Теперь апачи обратили на него внимание. Тот, который его держал, принялся ругаться с Гозо. Потом он вытащил нож и приставил к горлу мальчика. Чарли не испугался. Он самостоятельно прыгнул в воронку, куда засосал его старый мир, и теперь ему казалось, что он летит в пространстве, ни к чему не привязанный, легкий, бестелесный.

Позднее, при пересказе истории, всегда отмечали, что Чарли никогда не плакал: не плакал, даже когда воин приставил нож к его горлу, и не выказывал страха. Апач хотел отрезать мальчику голову, потому что апачи условились в этом набеге пленных не брать – это был акт возмездия белоглазым. До тех пор они убивали всех мужчин, женщин и детей, которых им удалось обнаружить на уединенных ранчо и в небольших поселках. Поселки они опустошали начисто – уводили скот, забирали все оружие и инструменты, все, что только могли увезти с собой, – а потом сжигали. Когда пожар разгорался, они вопили и хохотали, хватали младенцев белоглазых, родителей которых убили, за ногу, раскручивали над головой, как лассо, и с силой швыряли на камни. Все это апачи проделывали, чтобы отплатить белоглазым за несправедливости, причиненные Людям. Они просто рехнулись на почве мести.

Маленький Чарли не испугался. Он смотрел прямо в глаза мужчине, державшему нож у его горла, не плакал, ничего не просил и даже не дрожал. Он смотрел ему в глаза и не издал ни звука. У Чарли была Сила. Тогда воин Гозо вновь резко заговорил с тем, который держал Чарли, и тот опустил нож.

Апачи разграбили фургон Маккомасов и забрали все ценное, что там было. Они содрали одежду с тела судьи, взяли его винчестер и кольт, а также боеприпасы к тому и другому. Они доели оставшуюся еду. Чарли помнит, как они тыкали пальцами в тот самый пирог, выковыривали сочные красные ягоды и, хохоча, совали в рот. А ему они не дали ни кусочка, хотя этот пирог миссис Деннис тем утром испекла специально для него и его родителей.

Закончив грабеж, апачи сели на лошадей. Гозо