– Tu bebé.

– Сейчас я должен ехать, – снова сказал я. – Tengo que salir ahora.

Девочка обхватила меня руками и прижалась крепко-крепко. Я тоже обнял ее, почувствовал все ее сильное гибкое тело, ее груди около своей груди, вдохнул ее необычный, какой-то земляной запах.

– Я вернусь к тебе, Чидех, – прошептал я.

– Si, mi marido, – прошептала она в ответ и исчезла.

Пока мы седлали лошадей и грузили поклажу, уже почти рассвело. Мы поскакали прочь от поселка. Единственное, на что мы могли надеяться, так это на то, что апачи проспят еще хотя бы несколько часов, а когда проснутся, им будет трудно с похмелья гнаться за нами. Второй и еще более насущной надеждой было то, что экспедиция находится где-то неподалеку и мы сумеем найти наших.

– Вы правда понимаете, как выбраться отсюда, Альберт? – спросил Толли, едва мы выехали.

– Я вырос в резервации и учился в школе белоглазых, – ответил Альберт. – Но я по-прежнему обладаю безошибочным чувством направления. Это у нас в крови, наследство сотен поколений кочевников.

– Да уж, я сам видел, какой из вас апач, – уважительно протянул Толли.

– Недостаточный, – отозвался Альберт. – Ни белоглазый, ни апач. Мой собственный народ приговорил меня к смерти.

– Когда они подвесили нас к той палке, вы не проронили ни звука, – настаивал Толли. – Большим апачем и быть невозможно.

– Они хотели видеть, что мы страдаем, Толли. Хотели слышать наши крики и мольбы о пощаде. Я не желал доставлять им это удовольствие.

– Ну, с меня-то они получили сполна, верно? – усмехнулся Толли.

Луна скрылась за горными пиками, и, хотя солнце еще не взошло, стремительно светало, наступил тот самый короткий миг между днем и ночью, солнечным и лунным светом. Было довольно холодно и совершенно тихо, ни ветерка. От этого цоканье копыт по камням, когда мы взбирались на тропу, казалось очень громким. То и дело мулы страгивали с места какой-то камешек, и он падал вниз, в каньон – было слышно, как он катится по склону до самого дна, и казалось, что этот негромкий звук разносится по всему миру.

Но мы беспрепятственно ехали под цокот копыт и скрип седел, ехали в холодном утреннем воздухе, и я уверен, что все мы, глядя на простирающуюся перед нами бескрайнюю сьерру, думали об одном и том же: как мы отыщем экспедицию? О чем же еще мы могли думать? Какими же глупцами мы были, да и есть. Сколько времени понадобится апачам, чтобы выследить нас? В том жутком мире, отгороженном от нашего, в мире из кошмарного сна, населенном людьми-призраками, мы бросили Маргарет, Браунинга и Джозефа. Мы гадали, увидим ли снова наших друзей или их образы постепенно исчезнут из нашей памяти, затерявшись в других образах и впечатлениях, и останется только чувство вины, а потом и оно уйдет.

Солнце показалось, когда Луна еще не успела спрятаться, – на двух противоположных концах горизонта одновременно виднелись два гигантских диска. С горечью я вызвал в памяти уже стершийся образ девочки, ее густой, ни на что не похожий запах, ее бронзовое тело с крепкими мышцами, ее темный непроницаемый взгляд, ее манеру двигаться, точно бесплотный дух. Я попытался сфокусировать на ней свой внутренний взгляд, как наводят фокус камеры, но не смог. Я понял, что мы с ней не живем на одной земле, мы не сможем жить в мирах друг друга – в моем она уморит себя голодом, в ее меня забьют камнями дикие женщины на рассвете.

– Альберт, – окликнул я, нарушив тишину, – слово «чидех» что значит по-апачски?

– «Дрозд», – ответил он.

– Это ее имя.

– Чье?

– Девочки. Моей жены. Ее зовут Чидех. Дрозд. Как мило, правда?

Мы ехали в этом невероятном смешении света заходящей Луны со светом восходящего Солнца; дикая местность вокруг казалась потусторонней и не совсем незнакомой. И только Альберт, по-видимому, понимал, куда надо держать путь, и мы следовали за ним, тупо и покорно, как овцы.

И действительно, после нескольких часов пути мы добрались до места, где произошло наше похищение. Там мы спешились и прошли по узкой тропе над каньоном гуськом, ведя мулов под уздцы.

– Прямо под нами, – сказал Альберт, показывая пальцем в бездну, – лежит ваша несчастная лошадь, Толли.

И каждый из нас вновь услышал жуткий крик животного, летящего в пропасть.

Солнце поднялось уже довольно высоко, и мир казался чуть менее незнакомым и пугающим. Мы жутко устали, и хотя понимали, как хорошо нас видно при дневном свете, изнеможение не давало задумываться об этом. Мы представляли себе, как апачи просыпаются, обнаруживают наш побег и уже, возможно, гонятся за нами. Сколько понадобится им времени – им, умеющим летать по этим горам, словно ветер, чтобы найти нас, да еще по свежим следам? Совсем немного.

– Нам надо остановиться передохнуть, – сказал Альберт. – Может быть, поспать несколько часов.

– Я бы сказал, надо идти вперед, – возразил я. – Пари держу, они уже гонятся за нами.

– Вам легко говорить, Джайлс, – сказал Толли. – Вы все-таки немного соснули этой ночью, после того как вкусили радости брака, верно? А вот мы с Альбертом все это время провисели вниз головой. – Он снял шляпу. – Поглядите на мою макушку. Она загорела.

– Могло быть и хуже, Толли, – сказал я.

– Верно, могло, старина, – с огласился он. – Я ведь даже толком не поблагодарил вас за спасение жизни. Уж не знаю, как я смогу вам отплатить.

– Уже отплатили, Толли, – успокоил его я. – Помните ваши инструкции по боксу. Кстати, у меня еще не было случая спросить: вы и правда были чемпионом в легком весе в Принстоне?

– Не совсем, – признал он. – Но в боксерский клуб я ходил. А по вам с первого взгляда понятно, что в приличное место вас не пустят.

– Предлагаю компромисс, – сказал Альберт. – Отдыхаем ровно час.

– Я покараулю, – предложил я. – Мне и правда удалось сегодня немного поспать.

Мы отыскали небольшую полянку у ручья, накормили и напоили мулов. Мои товарищи уснули, едва успев лечь на землю. А я остался сидеть, прислонившись спиной к дереву. Еще раньше до меня дошло, что, когда я выбежал из вигвама на крики Толли, я даже не вспомнил о камере, которую спасла Маргарет, и об отснятых пленках, и обо всем остальном, кроме лежавшего у меня в кармане единственного блокнота. Когда мы покидали поселок, мне и в голову не пришло вернуться за ними. Ох, и задаст мне Большой Уэйд за то, что я потерял его «лейку»! Уж это точно.

Блокнот VI

Среди апачей Сьерра-Мадре