Убить их?

Это было бы слишком просто.

Напротив, я бы хотел, чтобы они жили. Жили и помнили, кто и за какие прегрешения их наказал. Однажды мы с Нардисом как-то обсуждали эту тему, и я тогда сказал, что он не умеет красиво мстить. Но после встречи с леди Арриолой и воспоминании о ее гениальном брате я все же нашел с кого взять пример. И, рассмотрев все, что нужно, принял решение.

Сорвавшаяся с моих ладоней тьма была так послушна, словно в мое отсутствие всерьез испугалась, что больше ее не призовут. Но я призвал. Более того, позволил ей порезвиться и, разделив на сотни тоненьких ручейков, отправил вниз. В дома. В подвалы. Спальни. Колыбели. Везде, где кипела жизнь, я хотел, чтобы моя тьма ее коснулась.

И она пришла — бесшумным ливнем, который внезапно обрушился с черных небес. Коварной змеей проползла вдоль стен, медленно и незаметно наполняя пространство между домами. Она черной поземкой стелилась вдоль заборов. Затем так же тихо принялась просачиваться сквозь ставни, пропитывая каждую пору и каждый крохотный участок обреченного поселения до тех пор, пока кто-то не всполошился и не поднял крик.

Когда они заметили неладное, моя тьма торжествующе взвыла и, уже не скрываясь, сплошным потоком ринулась завоевывать новые территории. Влево, вправо и даже в глубь гигантской горы, оказавшейся напичканной норами, как хороший сыр. Там, кстати, тоже нашлось немало живых, но все они стали жертвами моей тьмы, которая не умела щадить и не знала, что такое жалость.

Тем временем крики на улице стали заметно громче. Где-то внизу заплакал ребенок. Потом еще один. Следом за ним истошно завыла женщина, внезапно заметившая, что к ее ногам привязалась гибкая черная змея… Еще через несколько минут из домов, с грохотом распахивая двери, начали один за другим выбегать полуодетые и объятые темным пламенем отцы, неся на руках зареванных детишек. Следом за ними бежали испуганные матери, успевшие схватить и вынести с собой лишь самое дорогое.

Выскочив на улицу в поисках спасения, но обнаружив там точно такую же тьму, что выгнала их из жилищ, мужчины начинали с бессильной злостью оглядываться, а потом инстинктивно сбиваться в стаю, пряча в глубине толпы женщин с детьми и выставляя бесполезное против неизвестной напасти оружие.

Грифоны тоже не заставили себя ждать, и как только внизу послышался шум, крылатые защитники один за другим начали выпархивать из своих дневных убежищ и из многочисленных порталов. Многие при этом спустились вниз, тревожно крича и стараясь помочь сбившимся в кучку людям. Охотно подставляли спины, пригибали крылья, падали на колени, чтобы помочь хозяевам взобраться. Почти каждый пытался порталами увести их в более безопасное место, но тьма не позволила им это сделать. Тех, кто стремился попасть в долину, она еще пропускала, а вот выйти отсюда они уже не смогли. И как только грифоны это осознали и начали один за другим взлетать вместе с седоками, над долиной сгустилась большая, такая же черная, как у земли, туча и с размаху накрыла ее, словно крышка на кастрюле с бурлящим кипятком.

Страх и ужас — вот что принес я тем, кто так необдуманно остановил мое превращение в человека.

Когда-то я пришел к ним с миром.

Когда-то я не желал войны.

Но сейчас я смотрел на мечущиеся во тьме фигуры, видел внутри вспышки нераскрывшихся порталов, слышал отчаянные крики обреченных и молча ждал, когда все это закончится. Ни радости, ни злости, ни удовлетворения… даже желание отомстить не затуманило мне голову. Я сделал лишь то, что посчитал нужным. И ни на миг не усомнился, что поступаю справедливо.

Когда неподалеку послышался слабый шум, похожий на звуки глухих, идущих откуда-то снизу ударов, я оглянулся и без особого удивления обнаружил под тонким слоем камней довольно яркое сияние нескольких аур. Одна крупная, определенно принадлежащая взрослому мужчине, и две маленькие, совсем еще детские… Кажется, кто-то пытается пробить себе путь наружу?

Я не стал им в этом мешать. Как и помогать, впрочем. А когда от очередного удара часть скалы вспучилась, в ней открылся узкий лаз и оттуда выбрались два чумазых малыша, я только сузил глаза. Но не пошевелился. Однако когда следом за малышами оттуда же вылез смертельно уставший, в кровь изрезавший себе о камни руки взрослый, я его сразу узнал. Да и как не узнать того, что собственноручно снес тебе голову?

Правда, он не сразу сообразил, в чем дело. Слишком устал. Слишком долго карабкался, страшась, что малыши задохнутся. Поэтому, выбравшись на свободу, он первым делом облегченно вздохнул. Потом обессиленно рухнул. И только потом чутье заставило его повернуть голову, а при виде моей усмешки прошептать на чистейшем имперском:

— Пощади…

— Пхчи! — потряс головой спасенный им крохотный грифончик с безупречно белым оперением.

— Ы-ы-ы! — тут же, как по команде, заголосил крепенький, совершенно невредимый полугодовалый мальчишка.

— Пощади хотя бы их, — без особой надежды повторил мужчина, тщетно пытаясь подтянуться на руках. А когда не смог, то снова уронил голову и с бессильной злостью заскреб по камням некогда острыми когтями, которые сейчас были обломаны у основания.

Подумав, я подошел и, двумя руками подняв детей на уровень лица, без особого интереса их оглядел.

Грифончик тут же зашипел, пытаясь раскрыть свои детские крылышки и закрыть ими маленького человека. Пацан, наоборот, съежился и испуганно притих. Но было при этом в них нечто неуловимо похожее. То ли одинаково большие глаза с вытянутыми, как у кошек, глазами. То ли застывшее в них выражение испуга.

И почему я раньше об этом не подумал?

Быть может, если бы я сразу понял, на кого наткнулся, мне не пришлось бы здесь сегодня стоять?

— Я никого не убью, — наконец сообщил я отчаянно сжавшему кулаки отцу, который больше не делал попытки подняться на ноги. — Но и прежними вы уже не будете.

— Что это значит? — прошептал он, глядя на меня слезящимися глазами, а затем все же собрался с силами и выбрался из лаза, волоча за собой жутковато искалеченные ноги. — Что ты творишь?!

— Это не смертельно… в каком-то смысле, — понимающе кивнул я. — Вы ведь оборотни, верно? А эти двое — еще и братья?

Грифончик вдруг поднатужился, и на конце тощего хвостика у него без предупреждения выросло острое жало, которым он попытался меня ударить. Правда, не попал. Расстроился. Сердито