поклонялась богине Лакшми Намагири, местной версии жены бога Вишну, выступила против поездки, и Рамануджан отклонил предложение. Однако Харди настаивал, а сам Сриниваса увидел во сне свою мать и Лакшми — божество приказало ей прекратить противиться поездке сына. Тогда Рамануджан отправился в холодную Англию, оставив дома жену, семью и привычную культуру.

Работа под руководством Харди была интенсивной, невероятно плодотворной и привела к публикации 21 оригинальной статьи. Несмотря на отсутствие университетского диплома, Рамануджан стал профессором Кембриджа и был избран членом престижного Лондонского королевского общества. Однако, тоскуя вдали от семьи и своей почитаемой богини, Рамануджан еще и ощущал дискриминацию — в Британии его колониальные привычки считались дикими, и ученый впал в депрессию. А вскоре у него появились и симптомы туберкулеза.

Сриниваса вернулся в Индию в 1919 году и через некоторое время умер в расцвете своего математического творчества. Ему было 32 года. Уже на смертном одре он написал своему учителю Харди о таинственных функциях, которые увидел во сне. Эти загадки начали обретать смысл только в начале XXI века — почти столетие спустя. На этих функциях базировались теории, сформулированные разными математиками, родившимися после смерти Рамануджана. Откуда они взялись?

Рамануджан описал, как через богиню Лакшми получил свои сложные математические сновидения:

Пока я спал, случилось кое-что необычное. Я видел экран, образованный, так сказать, потоком крови. Я наблюдал за ним. Внезапно появилась рука и начала писать на экране. Я был весь внимание. Рука записала насколько эллиптических интегралов. Они засели у меня в голове. Проснувшись, я тут же их записал.

Как ярый последователь индуизма, Рамануджан был умелым толкователем снов. Он не разделял математику и духовность. В его понимании открытие чего-то нового происходит не только разумом, но, скорее, через откровение; не посредством логической демонстрации символов, а через их красоту. Вполне вероятно, плодотворный метод творчества через сновидения, столь редкий для западных математиков, отражает определенные аспекты индийской математики с характерной сильной устной традицией, меньшим количеством символических ограничений в формировании понятий и тесными отношениями с богами.

Двойная неопределенность

Приведенные, а также многие другие примеры указывают на важность сна и сновидений в творчестве. Однако выявить их роль научными методами непросто. От сна можно ожидать чего угодно, то есть почти всего. Буквы, цифры и книги присутствуют в сновидениях редко, но неверно утверждать, что они там вообще не появляются. Британский математик и философ Бертран Рассел, лауреат Нобелевской премии по литературе 1950 года, выразил эту истину очень просто: «Я не верю, что вижу сейчас сон, но не могу доказать обратного».

Открытие, сделанное во сне, формирует двойную неопределенность. Первый вопрос: «Что может означать этот сон?» — тут же тянет за собой второй: «А точно ли приснился именно этот сон?»

Действительно, что сновидец забыл? Что невольно добавил? Чем отличается пересказ от того, что человек действительно испытал? А это важно — сообщение, что открытие рождено из сна, натурализует, оправдывает и, главное, узаконивает его. Другие творческие процессы и, возможно, даже плагиат при этом оказываются скрыты. Вот почему вся богатейшая коллекция рассказов о снах и творчестве оставалась не более чем домыслами, пока ученым не удалось разрешить вопрос эмпирически.

Поймать момент озарения

Как уловить и инструментально зафиксировать внезапное появление во сне новой идеи? Момент озарения, перестройка воспоминаний, способная изменить мир, — непредсказуемое, единичное событие. Оно происходит всего раз, а после возможно просто его повторение. Новая идея обладает потенциалом для распространения через бесчисленное множество других умов, но для мозга, ее породившего, она уже стара и необратимо уходит в прошлое. По выражению бразильского поэта Арнальдо Антунеса, «что было, то прошло».

Немецкие нейробиологи Ян Борн, Ульрих Вагнер и Штеффен Гайс в 2004 году впервые сумели количественно оценить взаимосвязь между сном и проницательными идеями у людей. Ученые воспользовались классическим психологическим тестом, зашифровав решение задачи в палиндроме — последовательности символов, которая одинаково читается слева направо и справа налево.

Участникам об этом не сообщили, и они принялись анализировать последовательность в целом, хотя на самом деле в том не было необходимости. При повторном тестировании на следующий день некоторую осведомленность о скрытой информации продемонстрировали 60% тех, кто после теста уснул, и всего 20% тех, кто не ложился спать.

Эксперимент, опубликованный в журнале Nature, стал первой демонстрацией количественной связи между сном и творчеством, однако не дал возможности определить, какая фаза сна наиболее тесно связана с творчеством. Остался открытым и вопрос: а существуют ли типы творчества, для которых определенная фаза сна особо полезна?

В последние два десятилетия серию экспериментов по этой теме провели Роберт Стикголд, Мэтью Уокер и Сара Медник. Полученные ими данные показали: творческому решению задач — будь то генерация анаграмм или гибкость словесных ассоциаций — помогает быстрый сон между ознакомлением с собственно задачей и ее решением.

Реструктуризация воспоминаний

Какое свойство быстрого сна может стимулировать реструктуризацию воспоминаний? Помимо большей корковой активности по сравнению с медленноволновым сном, быстрый сон характеризуется еще и уменьшением синхронизации нейронов с низкой степенью повторения последовательностей активации. Сон производит некий информационный шум, который может быть полезен для обучения, — эта идея натолкнула на интересные эксперименты на зебровой амадине[136].

Самцы этого вида начинают учиться петь через две недели после рождения, подражая пению отца. Такого знакомства с песней взрослых достаточно, чтобы она запомнилась на всю жизнь. Даже краткого прослушивания песни отца, или другого взрослого воспитателя, или аудиозаписи достаточно, чтобы сформировалось прочное воспоминание, — оно служит внутренним образцом для вокального подражания.

Путем многократных повторений в течение следующих двух месяцев у молодой птицы постепенно вырабатывается устойчивый навык следования образцу. Песня птицы-подростка беспорядочно видоизменяется, пока, наконец, не кристаллизуется в последовательность, очень похожую на эталонную песню.

Израильский нейроэтолог Офер Черниховски и его команда из Хантерского колледжа (США) провели интенсивное исследование и записали все песни каждого птенца-подростка с момента, как они впервые услышали образец и вплоть до кристаллизации их собственной песни.

Первым открытием ученых стало то, что песни меняются в течение дня, по мере повторения все сильнее приближаясь к образцу. Второе открытие заключалось в том, что утренние песни меньше походили на образец, чем записанные в конце предыдущего дня. Другими словами, с каждым ночным сном сходство между песней птенца-подростка и ее образцом уменьшалось. Но дневное улучшение превышает ночное ухудшение, и поэтому молодежь медленно, но верно взбирается по лестнице достижения сходства с эталонной песней, делая два шага вперед и один шаг назад — сутки за сутками, пока изменения не стабилизируются. Этот эффект наблюдался как при естественном сне, так и при сне,