Он не может, как раньше помыкать Лиамом в постели так, как тому всегда нравилось, не может удержать его и дать, что ему нужно. Дело не в том, что он не доверяет своей силе, потому что она не вся ушла (хотя, конечно, это уже не то, что было раньше), но он не доверяет своему равновесию, своей выносливости. Раньше он мог разобрать Лиама на части, а потом, пока тот переводил дыхание, приступал ко второму раунду. Теперь он может терпеть поражение от нескольких гребаных лестничных пролетов, так что единственное, как можно охарактеризовать хренотень, которой они занимаются — это неторопливость, и Лиам все еще останавливается и проверяет, справляется ли он. Обычно он может. Не всегда.

Лиам не заставляет Майка чувствовать себя плохо из-за секса, что, честно говоря, заставляет его ощущать себя еще хуже. Майк помнит, как Лиам говорил о его руках, как о чертовом откровении. Теперь они ни на что не годятся. Ими били так же сильно, как били его голову, а иногда и сильнее, так что, возможно, Майк потерял контроль над ними так же, как потерял контроль над своей головой, но они всегда были у Майка. Есть так много вещей, которые он считал само собой разумеющимися, пока не потерял их. Но больше всего он скучает по своим рукам.

Скучает по ним, скучает абстрактно по времени, которого у него, возможно, не будет. Через пять, десять, двадцать лет он не увидит то, чего ему будет не хватать.

Он хочет увидеть, когда у Лиама начнут редеть волосы. Поседеет, как Майк, или останется таким же песочно-коричневым, каким был всегда? Он хочет увидеть, понадобятся ли ему очки для чтения. Хочет увидеть, будет ли его чувство юмора таким же детским в шестьдесят лет, каким оно было в восемнадцать, такое же, как и сейчас. Майк хочет увидеть, прибавит ли Лиам в весе после завершения карьеры, станет ли мягче его тело. Хочет увидеть его с морщинками вокруг рта от постоянной жизнерадостной улыбки. Они уже обозначились, но Майк хочет, чтобы они были глубже, хочет увидеть, как они станут глубже.

Он хочет все это увидеть, но не увидит, и это чертовски несправедливо. Так было всегда, но иногда это подкрадывается к нему незаметно. Иногда, сидя на диване или лежа в постели, чистя зубы или потягивая кофе, он так чертовски злится, что плывет зрение, потому что однажды он остановится, а Лиам будет продолжать идти, и Майк не увидит, кем он станет.

Майк знает, что для Лиама это еще хуже. Он знает, что еще хуже — осознание того, что ему придется продолжать жить без Майка. Если бы их роли поменялись местами… нет, Майку не нравится думать об этом.

Если бы их роли поменялись местами, Майк знает, что он не остался бы рядом, не смог бы, зная, что все в итоге закончится, как бы сильно он ни держался за Лиама, понимая, что каждый лишний день сделает конечный результат еще невыносимее. Но, с другой стороны, Лиам всегда был сильнее Майка. Упрямее, глупее, храбрее и намного сильнее. Для Лиама ничего не останется — для Лиама уже почти ничего не осталось. Майк уже не тот парень, в которого Лиам влюбился двенадцать лет назад, даже близко не тот — жалкая версия самого себя — и все же Лиам остается рядом.

Майк немного ненавидит его за это. Он не хочет оставлять его, но у него нет выбора, и если Лиам просто уйдет первым…

Иногда он сильно ненавидит Лиама за это.

Все остальное время он так чертовски благодарен и не знает, как примирить эти чувства. И, наверное, не сможет.

***

— Знаешь, — говорит Лиам. — Мне нравится жизнь на содержании.

Хрен знает, что означает это заявление. Лиам иногда такой непостижимый. Его разум с огромной скоростью скачет от одного к другому, и он никогда не утруждает себя тем, чтобы соединить одно и другое для кого-то еще, просто выпаливает случайное. Майк уже привык к этому, научился подхватывать разговор, с чего бы Лиам его ни начал. Тем не менее идея чертовски смешная, учитывая, какие деньги зарабатывает Лиам.

— Ты зарабатываешь больше четырех миллионов долларов в год, а я — ноль, сопляк, — отвечает на это Майк. — Не думаю, что ты квалифицируешься как «сладкий крошка» или что-то в этом роде.

— Я глупо распоряжаюсь деньгами, — возражает Лиам, и это правда. Прошлым летом Майку пришлось насилу усадить его и отговорить от покупки лодки, которая стоила больше их дома. Не то, чтобы он не мог себе этого позволить, но, учитывая, что у него не было лицензии на управление лодкой (а Майк не верил, что он ее получит), это была объективно глупая покупка.

— Я, наверное, все истрачу к окончанию карьеры или на пенсии, — продолжает Лиам. — Поэтому мне явно нужна твоя твердая рука, ну знаешь, оставаться «сладкой крошкой».

— Так и быть, оставлю тебе несколько советов, потому что к тому времени я, вероятно, умру или буду пускать слюни, — говорит Майк. — В любом случае, я завещал тебе свой инвестиционный портфель, так что ты справишься.

Лиам замирает, и у Майка есть доля секунды, чтобы пожалеть о сказанном, прежде чем Лиам выплевывает «пошел ты» и вылетает из кухни, а затем хлопает входной дверью, разбудив Беллу, спящую на солнце. Она недовольно смотрит на Майка, и Майк знает, что это реакция на громкий звук, просто на то, что она испугалась — Белла умна для собаки, лучше обучена, чем большинство, но это не отменяет того, что она просто собака — но он клянется, что видит в ее взгляде намек на упрек.

— Отвали, — бормочет Майк. — Я знаю.

Лиам отсутствовал недолго. На этот раз он входит тихо; Майк его не слышит, и единственное, что его выдает — Белла поднимает голову, когда он входит внутрь. Майк обыскивает половину дома, прежде чем находит Лиама в их спальне. Он свернулся калачиком, подтянув колени к груди, на той стороне кровати, где спит обычно Майк. Лиам, хоть и невысокий, имеет тенденцию заполнять своим присутствием все пространство вокруг себя, но сейчас… сейчас он выглядит маленьким и таким беззащитным.

Он не поднимает глаз, когда Майк входит и садится на кровать, не показывает никаких признаков, что заметил появление Майка, кроме того, как напрягает плечи. Майк кладет руку на эту напряженную мышцу. Лиам