— Посмотрим. Я не знаю, как объяснить, кем ты мне приходишься. Они решат, что ты отец ребёнка.

— Ну и пусть. С чего бы кому-то думать иначе?

— С того, что мы познакомились недавно, — ответила я, приподняв голову.

— Людям не обязательно это знать. Такое случается сплошь и рядом. Мой двоюродный брат Кристофер является плодом случайной связи. Моя тётя родила его, когда ей было девятнадцать.

— То есть, ты предлагаешь говорить людям нечто подобное? — нахмурилась я. — Что этот ребёнок — плод случайной связи?

— Не то чтобы нам нужно было специально кого-то убеждать, что я отец ребёнка. Я лишь говорю, что я не против, если они сами так решат. Тогда и объяснять ничего не потребуется.

— Наверное, — я со вздохом опустила голову обратно. Трекс молчал, ожидая, что я продолжу. — Я только начинаю приходить в себя. Это трудно объяснить. Шон отнял у меня больше, чем я готова была дать, — сказала я, прикоснувшись к животу. — И вот я здесь.

— Со мной.

— И ребёнком… я мать.

До меня вдруг дошло, что я стану чьей-то мамой. В моей голове творился полный хаос. И как только Господь допустил подобное? В этом нет никакой логики.

— Теперь ты знаешь, что у тебя хватит сил, чтобы сделать то, что потребуется, даже если это будет трудно и страшно. Ты бесстрашная. Ты сбежала от того, кто пытался подчинить тебя, вместо того, чтобы любить. Не сомневаюсь, что ты была потрясающей девушкой, но я влюблён в ту, какой ты стала. Женщиной, в чьих глазах с каждым днём всё сильней видно пламя.

— Послушать тебя, так я какой-то супергерой.

— Ты моя, — обнял он меня. — И, кстати, мне плевать, что мы встретились всего каких-то шестьдесят дней назад. Если бы всего этого не случилось с тобой в прошлом и именно я бы помог тебе зачать этого ребёнка в ночь нашего знакомства, то я всё равно оказался бы здесь, прямо как сейчас, испытывая ту же радость от того, что обнимаю вас обоих, что и в этот миг.

Я прикрыла глаза, надеясь, что он не заметит слезинку, сбежавшую из краешка моего глаза и стекающую с кончика моего носа.

— Я вовсе не бесстрашная. С того дня, что я вышла из той церкви, у меня не было времени ни на что, кроме как держаться на плаву. У меня не было возможности всерьёз о чём-то подумать, я испытывала лишь страх и жалость к себе. Я представляла себе, как начну всё сначала, делая всё иначе. Мне хотелось, чтобы этот ребёнок исчез, чтобы ты исчез, ведь вас обоих не было бы в моей жизни, если бы я сбежала от Шона раньше. Супергерои так не поступают. Это не бесстрашие. Это эгоизм.

— Почему ты коришь себя куда строже, чем остальных? Тебе не кажется, что любая другая женщина на твоём месте испытывала бы схожие эмоции? Совершенно естественно желать, чтобы жизнь была чуть проще. И совершенно естественно желать перемен. Ты прошла через многое, Дарби.

— Я должна стать лучше. Я должна загладить свою вину перед Горошинкой за то, что те мысли вообще пришли мне в голову. Этот ребёнок заслуживает мать, которая поступает правильно, которая думает, что делает, а не просто переживает.

— Иными словами, ты переживаешь, — полушутя заметил Трекс.

— Да.

— Я считаю это прогрессом, — сказал он, прижавшись щекой к моему виску. Его телефон пикнул. Посмотрев на экран, он вздохнул с облегчением. — Их нашли.

— Они в порядке? — спросила я, садясь в кровати.

— Они в порядке и направляются обратно.

— Слава богу, — выдохнула я, рухнув Трексу на грудь.

— Слава вертолётному десанту. Они обнаружили их бредущими в лагерь. Рации были повреждены.

Я снова села и посмотрела Трексу в глаза.

— Как ты можешь, услышав, что пожарные выжили, не думать о том, что Бог имеет к этому отношение?

Трекс замялся.

— Скажи мне, — настаивала я.

— Не хочу, чтобы это послужило поводом для ссоры между нами.

— Я хочу понять тебя.

Трекс задержал дыхание, раздумывая над тем, стоит ли отвечать.

— Если бы они не выжили, ты стала бы винить в этом бога?

— Винить Его? Нет.

— Разве это не его вина, что их группа оказалась отрезанной от остальных?

— Разумеется, нет.

— Тогда с какой стати приписывать ему их спасение? Если бы они погибли, ты бы помолилась за них и их семьи. Это всё стало бы частью божьего замысла, так?

— Так, — тут же подтвердила я.

— Я не могу поклоняться богу, который уготовил хорошим людям гибель. В замысел которого входит рак у детей. Или цунами, или педофилы. Как по мне, так это хреновый замысел.

— Нам этого понять не дано.

— А мне дано, — ответил он, коснувшись моего живота. — Мой замысел для этого ребёнка исходит из того, что он будет здоровым и проживёт долгую счастливую жизнь. Я постараюсь обучить этого ребёнка всему, что ему или ей потребуется знать, вместо того, чтобы наградить ребёнка раком, дабы доказать свою правоту. Будь этот ребёнок болен и будь у меня возможность его или её исцелить, я бы так и сделал. Если бы в моём доме оказался педофил, пристающий к ребёнку, я бы его остановил. А ты?

— Разумеется, — скривилась я.

— Значит, мы уже более нравственны, чем твой бог.

— Не говори так, — нахмурилась я.

Он опустил голову на подушку.

— Видишь? Я не могу одержать верх в этом споре. Я объясняю свои убеждения, а ты обвиняешь меня в том, что я рушу твои. Меня устраивает, что у тебя есть свои убеждения. Нам не обязательно обсуждать мои.

— Нет у тебя никаких убеждений.

— Это не так. Я верю в науку. Я верю в любовь и равенство. Верю в то, чтобы не делать зла, но уметь постоять за себя. Я верю в то, что могу помогать тем, кому в силах помочь, и что могу не вредить тем, кому я помочь не в силах. Я верю в долг, самоотверженность и верность.

— Это хорошие вещи, — заметила я.

— Я хочу, чтобы у тебя было то, во что ты веришь. Я не стану хуже к тебе относиться из-за этого, ведь я хочу, чтобы ты так же относилась ко мне и моим убеждениям.

— Ладно, — ответила я и кивнула, прижавшись к его груди.

— Ладно? — удивился он.

Я прижалась губами к его коже, чуть продлив поцелуй, и засмеялась.

— Мало нам с тобой проблем… теперь я ещё и в атеиста влюбилась.

Он замер. Пару секунд даже не дышал.

— Ты любишь меня?

Я села, глядя ему в глаза. Я была слишком