– Послушай, поздно никогда не будет – ни для тебя, ни для Валии, ни для нас всех. Посмотри на нее. Смелая, сильная. Но что ей делать здесь? Не воин, не командир, и магии у нее нет. Да, Валия занимается нашим обустройством. Но она ведь не потому поехала. Нолл погиб, значит, и с капитанством покончено, и дара больше нет. Весь этот мир для Валии чужой. И все же она с нами, ибо надеется на тебя. Так уважь ее надежду.

– Слишком поздно, – повторил я.

Амайра с размаху отвесила мне пощечину, скривилась, затрясла рукой. А я даже не дернулся, да и удара почти не ощутил.

– Не скажу, что не заслужил, – заметил я. – Но, пожалуйста, не делай так больше.

– Никогда! Не! Поздно! – прошипела Амайра, встала, отряхнула песок со штанов и пошла вымещать раздражение на спиннерах.

– Знаешь, а она права, – вставил Дантри. – Время всегда есть.

– Для чего оно есть? – огрызнулся я, чувствуя, как едкой желчью поднимается изнутри злоба, бурлит в глотке, просится наружу.

У меня частенько бывало такое, когда я упивался вдрызг и разбрасывал во все стороны свои горести, будто игральные карты.

– Для того, что по-настоящему нужно. Хочешь совет?

– Все уже насоветовали. Почему бы тебе не добавить?

– Ты любил мою сестру. Недолго. Но успел понять, каково оно – быть с тем, кого любишь. Не забыл еще?

– Десять лет прошло, – буркнул я.

– Но ты ведь помнишь ясней ясного. Прошу, расскажи про свое ощущение.

Проницательный паршивец. Да, кое-что не тускнеет с годами, не тратится, не умирает. Память вводит в заблуждение, превращает прошлую жизнь в занимательные истории. А чувство остается навсегда. За него-то я и уцепился.

– Все тогда было настоящим. Имело смысл. Мне казалось, что я нашел мое и никогда его не потеряю. Что я уже выиграл, даже если мы потом погибнем.

– Но ты проиграл, – тихо произнес Дантри.

– Да. Иные слова говорят всего раз в жизни. И вдруг та, с которой вы это сказали друг другу, умирает.

– А если бы сказали сто раз или тысячу? Если бы сами звезды поливали тебя такими словами? Стало бы лучше или хуже? Слова – это только слова.

– Не знаю. Для кого как.

– А ведь все, что ты придумал про эти слова, пришло позже, из головы, – заметил Дантри.

М-да. У тебя уже морщины в уголках глаз, приличная борода. Ты давно не мальчик, а загоняешь мне прописные истины, как самоуверенный юнец. Невольно позавидуешь. Побывать в подвале у Саравора и остаться таким свеженьким – и телом, и рассудком.

– Рихальт, я скажу, что у меня на душе.

Он приложил руку к груди – туда, где, по мнению большинства, находится сердце. На самом деле оно сидит малость пониже.

– Дантри, говорю в первый и последний раз: отстань от Амайры.

– А вдруг не отстану? Поколотишь? Убьешь? Давай, Рихальт. Вряд ли я долго продержусь против тебя. Но если Амайра отвечает мне взаимностью, можно заплатить любую цену. В этом вся суть, понимаешь?

– Думаешь, что любишь, да? Ты же совсем не знаешь ее.

– Думаешь – не то слово сейчас, – рассмеялся Дантри.

Такой звонкий, чужой для Морока звук.

– Послушай того, кто лучше разбирается в этом, пусть тебе и сложно принять чужое мнение, – посоветовал Дантри. – Иногда любовь растет как плод на дереве, медленно напитываясь соками земли. А иногда она налетает бурей, захватывает, и тут уже ничегошеньки не поделаешь. Тебя будто накрывает океанская волна. Не важно, сколько лет или часов вы провели вместе. Важны мгновения. Или они были – настоящие, или нет. А вечно не живет ничто и никто, даже Безымянные.

– Даже мир, – согласился я, вздохнул, протянул руку, затем убрал ее и, стянув перчатку, протянул снова.

Дантри руку пожал. Ну вот, родительское благословение состоялось.

– Ты только… не пережми, – попросил я. – Ты же у нас мудрый не по годам, хотя и сопляк.

– А ты не такой упрямый, как следовало бы старому хрычу.

И Дантри отправился унимать Амайру, чуть не затеявшую драку со спиннером, забывшим подвязать угол брезентового тента.

Появился Тороло Манконо и сел рядом. Из горла, порванного моими зубами, струилась кровь.

– Ты сегодня в скверном настроении, – заметил он.

– Отвали, – рявкнул я и встряхнул головой, чтобы отогнать видение.

Валия все смотрела на звезды. Увы, я не мог снять их с неба и отдать ей. Хотел бы. Но в этом дерьмовом мире у нас ничего бы не вышло.

Кстати, мир был близок к концу. И я знал, что нужно делать.

Дантри постоянно торчал рядом с Амайрой. Они тихо переговаривались, когда думали, что их никто не слышит, нежно касались друг друга. Вот она помогает ему завязать узел. Вот он подсаживает ее в фургон, хотя там удобная ступенька. Как такое случилось? Сопляк Дантри был для Амайры стариком. Впрочем, все имеют право взять от жизни хоть что-то хорошее.

И тут я уловил вонь: гнусную, будто идущую из сточной трубы, заросшей дерьмом, забитой гниющим мясом. В Мороке полно вонючих тварей, но у них запахи резкие, химические. Этот же смрад, хорошо мне знакомый, был совсем иным.

Я вскочил, заозирался. Солдаты занимались привычными делами – настороженные, как всегда, но не испуганные.

– Саравор здесь! – прорычал я. – Новый, другой. Но здесь!

– Рихальт, Саравор умер, – напомнила Ненн. – Ты сам видел. Помнишь?

Ну да. Я видел, как его спалил фос-огонь в камере Цитадели. Но вонь была такой резкой и близкой… Правда, она быстро исчезла. Я тряхнул головой.

– Не тревожься, – хмыкнула Ненн. – Это всего лишь трюки воображения.

Мы упорно продвигались вперед. Волы, тянущие фургон с сердцем, слабели день ото дня. Пропал один из навигаторов – то ли он решил на свой страх и риск двинуть назад в одиночку, то ли его незаметно затянуло под песок.

Однажды мир закачался, будто я с самого полудня усиленно налегал на ром. В ушах заревело, поднялся темный вихрь. Перед моим внутренним оком возник черный железный паланкин, настолько холодный, что от него несло стужей за десятки миль.

– Глупый сын Морока! Как ты смел восстать против меня? – прошептал Акрадий.

Шепот обрушился лавиной, прозвучал так, словно столкнулись планеты.

– Чего ты надеешься достичь с жалкой горсткой смертных?

– Если бы ты верил, что можешь с легкостью одолеть меня, то не тратил бы свое божественное дыхание, – заметил я, ощущая во рту кровь и черный яд Морока.

Десны буквально сочились ими. Я сплюнул и вдруг увидел сквозь разум Акрадия многие тысячи воинов-драджей с трупно-синюшной кожей, в тяжелых доспехах, с копьями на плечах и щитами в руках. Над ними развевались знамена Глубинных королей. Огромное мощное войско, готовое уничтожить нас.