правду, известную каждому, кто способен мыслить. Собравшиеся предполагали, что видят перед собою человека, целиком взявшего на себя разрешение той роковой задачи, которая должна разрешаться каждым человеком отдельно и разрешение которой ставит на карту жизнь, – и ошиблись. Собравшиеся думали, что если в их маленьком углу наступило спокойствие и благополучие, то уже все хорошо и снова можно отдаться веселой жизни, полной удовольствий, далекой от борьбы и крови.

Вместо удовольствий им предлагалось напряжение, вместо веселья – суровая жертва. Вот почему молчали те, кто радостно встречал победителя. Сущность их молчания состояла в том, что они думали, что их долг будет выполнен кем-то – и именно Заурбеком – без их содействия. Но Заурбек сказал им, что так не будет, что не он один, с тремястами всадниками, должен жертвовать жизнью во имя благополучия всех, но все обязаны прикоснуться к окровавленному алтарю, на котором распиналась Россия… Заурбек понял, почему закрылись молчанием только что грохотавшие уста толпы. Он вспомнил вечер, блистающий огнями зал и сцену, с которой он произнес стихотворение «Сон». Боже! Какая разница! А ведь, в сущности, он тогда лишь обещал сделать, а теперь – уже сделал… Но тогда были грезы, а теперь – действительность.

– Кабардинцы! – воскликнул Заурбек, обращаясь к отряду. – Я обещал вам взять наш город, и вот мы здесь. Я сказал: «Это знамя увидит победу». И вот – вы победили! Во имя великого Аллаха, я призываю вас к новой борьбе и к новым победам. Да не содрогнется сердце настоящего воина! Да возрадуется сердце настоящего воина, когда он увидит перед собой долгий путь, ведущий через смерть к славе!

И слова эти родили бурю. Казалось, не только люди, но и кони, и деревья, и облака, плывущие в небе, и горы, застывшие на горизонте, содрогались в громовом восторге.

– Ур-ра! Ал-ла! Заурбек… Заурбек… – раздавались клики.

И были эти клики единственной наградой, которую приняло сердце Заурбека, наполненное гневом и счастьем.

Глава X

Не конец, но смерть

В лето восемнадцатого года Заурбек поднял восстаниe. Осенью он очистил Кабарду от коммунистов и взял Нальчик. К зиме коммунисты разбили своих противников и заставили их частью рассеяться, частью отступить в Дагестан, частью уйти на Кубань – на присоединение к Добровольческой армии. Отряд Заурбека, выросший к этому времени до двух с лишним тысяч всадников, отошел на Кубань. В декабре и январе разыгрались упорные бои за обладание Северным Кавказом.

В середине января Заурбек вторично прошел всю Кабарду и снова взял Нальчик. К этому времени его имя приобрело опасную популярность. Ревнивое к боевой славе начальство сделало его «помощником». Заурбек уединился у «мамаши». Его уединение было нарушено приказом завершить победу армии покорением Балкарии и горной Осетии. Он сделал это. Потом Заурбеку приказали привести в повиновение Малую Кабарду и часть Ингушетии. Он сделал это. Наконец, Заурбека отправили в Приволжские степи, и он отправился туда, и там нашел смерть. Смерть, но не конец. Ибо легенда о Заурбеке не умрет в народе.

Я написал сейчас это таинственное и грозное слово: смерть. Как часто это слово приходило на уста Заурбека! Тот, кто исполнен жизненной силой, словно по контрасту часто вспоминает о смерти. «Я умру с улыбкой на устах», – говорил Заурбек. И правда: его мертвые уста улыбались.

Когда великолепное солнце перебрасывает, играя, земной шар из одной руки в другую; когда человеческий взор видит перед собой изумрудную поляну, на краю которой влажно зеленеет лес; когда волнующие медные звуки потрясающего боевого напева заставляют человеческое сердце замирать в восторге и одновременно с звуковой волной подниматься все выше и выше, к блистающему голубизной небу, – тогда не страшна смерть. Пусть между головой и солнцем разрываются оглушительные шрапнели! Их металлический горох представляется безобидной шуткой.

Пусть в темно-синей тени дальнего леса прячутся серо-желтые бугорки окопов – что значат эти ничтожные бугорки для коня, привыкшего к высоким барьерам и широким рвам?.. Пусть визгливые свисты пуль перебивают громовую мелодию труб – это не нарушает торжественной радости, которая победила человеческое сердце, сделавшееся огромным и победно-веселым… Стремительный конь мчится все дальше и дальше. Блистание клинков радует и волнует, и как-то само собою влечет к удару. Разве думает человек о чужой смерти, призванной взмахом клинка?.. Он не замечает ее, как не замечает смерть, взглянувшую на него и отнявшую его душу…

Но не всегда на этой земле веселятся человек и природа. После веселья приходит уныние, после радости – горе, после дня – ночь, после жизни – смерть. Быть может, жизнь – это есть круговорот, начинающийся небытием и в небытие идущий?.. Что такое жизнь? Это трепетание напряженных струн, это аккорд, который тем полнее и звучнее, чем разнообразнее струны, возносящие его к небу. Что такое смерть? Это молчание и недвижность.

Молчание побеждается звуком, недвижность побеждается движением. Тот, кто не звучал и не двигался, – ошибается, если думает, что жил. Тот, кто после смерти одним своим именем вызывает звучание души и содрогание сердца, – тот не умер.

Мысленным «дуа» я начинаю рассказ о заурбековской смерти.

Вечером того дня, который предшествовал дню, в середине которого маленький кусочек свинца остановил биение заурбековского сердца, был огневой закат. Облитое кровью солнце отступало в глубину тьмы и как будто грозило вернуться для новых жертв. Оно было похоже на языческого идола, отягченного кровавыми жертвами, но не пресыщенного ими до края. Мрачные легионы туч собрались на западе, словно воины, перед телом убитого вождя. В темном небе не загорались звезды, потому, что несовместима звездная красота с оскверненной землей, и не может оскверненная трупами земля взирать на красоту звезд.

С наступлением темноты кабардинцы отправились в поле собирать трупы убитых за день друзей.

Заурбек сидел на крыльце деревенского дома, служившего штабом отряда конной группы, находившейся в его подчинении. Принесли приказ. Завтра – бой. Завтра с рассветом его полки должны зайти в тыл противника и разгромить тыл. С фронта будет наступать пехота, сопровождающая танки, на фланге будет грозить дивизия казаков. Операция в тылу поручается кабардинцам.

Пришли вызванные Заурбеком командиры полков.

– Завтра двадцать седьмое, – сказал старший из них, заросший колючей бородой, низкий и косолапый, славившийся тем, что под ним убили десяток коней. – Это значит, что завтра пойдет шестая неделя непрерывных боев. С середины июля ни люди, ни кони не имели и дня отдыха. Ведут ли в штабе главнокомандующего боевой дневник?

– Я, конечно, исполню боевой приказ, – прибавил младший из них, человек такого роста, как Маштай, но