не останавливал коня ни перед каким препятствием, тот, кто проехал, не задерживаясь мимо многочисленных делегаций, ибо считал, что слова этих делегаций стоят не дороже «адыге псятля», – этот человек остановил коня, едва услышав звук девичьего голоса. Повинуясь примеру соседа, остановился и полковник Юрий. А Хабыж, увлеченный красованием перед толпой, проехал несколько шагов вперед.

– Вот он, вот он! – обрадованно заговорили в толпе, указывая на Хабыжа. – Ну и конь! Прямо печь огненная… А сам-то он, должно быть, как махнет, так и голова прочь….

Старшая – Алтын-Чач вынесла Заурбеку букет белых и алых роз. Средняя – Даут-Хан протянула ему бархатный зеленый кисет, вышитый золотом. Когда начала Даут-Хан вышивать этот кисет? Не на другой ли день после исчезновения Заурбека, когда негодующие комиссары обвиняли друг друга, говоря: «Эх! выпустили птицу!». Младшая – Фатимат подарила Заурбеку шелковый черный шнур, которым украшают револьвер. Этот шнур был на Заурбеке в тот день, когда его губы в последний раз сказали: «Вперед!».

Остальные сестры находились в горах, они не могли присоединить свои дары к тем, что принесли Алтын-Чач, Даут-Хан и Фатимат. Но их сердца, наверное, стучали также взволнованно и благодарно, как сердца тех, кто глядел лучистыми глазами в глаза победителя.

Главная встреча представителей народа и города была приготовлена в саду, начинавшемся широкой поляной, сейчас же за окраиной города. Здесь собрался отряд Заурбека, построенный вдоль четырех липовых аллей, служивших границами поляны. Впереди фронта стояли орудия и пулеметы. Впереди орудий и пулеметов – зеленое знамя с полумесяцем и звездой. К приближавшемуся Заурбеку подошел величественный господин, славившийся своим красноречием и умением ладить с какою угодно властью, лишь бы ему оставляли право называться так, как ему хотелось называться, и, как он думал, называться очень лестно.

Господин этот, по происхождению кавказец, носил странный костюм, состоявший из папахи, френча, узких брюк и американских ботинок с гетрами. Эта одежда, отражавшая невыносимую смесь обрывков политических полузнаний, владевших его головой, казалась ему внушительной и достойной. Он озабоченно и немного фамильярно тронул бедро Заурбека, бывшее на высоте его плеча.

Смешно видеть, когда шепчутся по секрету пеший и конный. Трижды смешно видеть, когда не побежденный – нет! – но не принимавший участия в драке озабочен поведением той или другой стороны, только что вышедшей из смертного боя…

– Заурбек! – сказал величественный господин. – Мы сейчас совещались и решили предложить тебе тут же, всенародно, так сказать, провозгласить тебя диктатором Кабарды! Что ты на это скажешь?!

Можно поручиться головой, что величественный господин действительно совещался и, как говорится, долго думал, прежде чем решился порадовать того, в чьей руке зажата была судьба народа, великолепным предложением: «провозгласить диктатором!».

– Думаешь ли ты, – спросил Заурбек с такой гримасой, как будто у него болели зубы с правой и с левой стороны, – думаешь ли ты, что это так необходимо?

– Да, да! Конечно, необходимо! – без колебаний и сомнений ответил величественный.

– А что от этого изменится? – Лицо Заурбека имело теперь несколько ироническое выражение.

Но тот, кто ослеплен собственным величием, всегда рискует оступиться в пропасть, наполненную злорадным и просто веселым смехом.

– От этого ничего не изменится, – с полнейшей серьезностью отвечал пеший конному, размахивая руками, – но зато мы исполним свой долг перед народом и перед тобой…

– А хочешь, я тебя сейчас арестую за то, что ты отговаривал кабардинцев присоединяться к моему отряду? – теперь Заурбек уже не шутил. Его брови сжались, и между ними пролегла морщина, похожая на стрелу, обращенную острием вверх.

Величественный господин попятился.

– Это… это… это недоразумение, – сказал он, наконец.

– Уходи отсюда, – кратко ответил Заурбек и двинулся дальше.

…Прибытие Заурбека было встречено так, как лес встречает ветер, дующий со стороны гор. Ввиду отмены русского гимна «Боже, царя храни» музыканты заиграли «Славься, славься наш русский царь» как будто бы это не было таким же гимном, как и «Боже, царя храни», и как будто бы «Славься, славься» больше подходило к моменту. В руках женщин и девушек трепетали платки, из их рук падал цветочный дождь, капли которого, прежде чем упасть к стройным ногам Дины, подлетали вверх. Не принадлежавшие к отряду всадники окружили отряд двойным и тройным кольцом. Многие из них подбрасывали в воздух папахи или размахивали обнаженными шашками и кинжалами. Эти кинжалы и шашки не были смочены в крови…

Заурбек сидел на коне неподвижно. Время от времени он приподнимал руку к папахе, отдавая честь, но лицо его было обращено в сторону далеких гор: кроме гор он ничего не видел. Потом он приподнялся в седле, и все стихло.

– Граждане, братья и сестры! – сказал Заурбек властным голосом, сразу начав с высокой ноты. – Русская революция обещала свободу, но принесла деспотизм. Великая страна, к которой мы принадлежим, обманулась в себе и обманула весь мир. Мы хотели бы молиться так, как разумеет каждый из нас. Но кто держит Россию в своей руке, отнимает Бога. Мы стремились к богатству наших краев, но нам приносят разорение… Во имя чего мы приняли революцию и не боролись с ней? Мы ожидали лучшей жизни – более честной и справедливой. Но революция изменила течение. Вместо добра она принесла зло. Кремлевские владыки-коммунисты умеют разрушать. Но создавать они не способны. У них нет главного, без чего нельзя создавать, у них нет любви к стране и народу. Они чужие люди, они враги России и Кабарды… Граждане, вы испытали их власть на себе… Я говорю вам, и вы передайте мои слова всем, кто умеет слышать: сегодня мы победили коммунистов. Но победа наша непрочная. Огромная часть России и половина Кавказа находятся под властью комиссаров. Только тогда, когда весь народ во всем государстве искренно поднимется против коммунистов, только тогда победа будет закреплена прочно.

Не будем играть в прятки: мы, открыто воющие с коммунистами, известны всем и каждому. Но кто скажет: где друзья коммунистов? Разве на их лбу написано – я тайный друг коммунистов?.. До тех пор, пока вы все в тайниках души своей не скажете: я – враг коммунизма, до этих пор никто не сможет сказать, что коммунизм побежден. Но помните, граждане, наше поражение – будет истинным вашим поражением. Быть может, придет время, и вы скажете: где Заурбек? Где его отряд, который вы забрасываете сейчас цветами? Но ни Заурбека, ни отряда не будет. Тогда вы заплачете и разведете руками. Но будет поздно. Тот, кто не умеет удержать доброе, – открывает дорогу злому. Я сказал.

…Тишина явилась многоточием к словам Заурбека. От него ожидали блистательной лжи, но он сказал простую