Шрифт:
Закладка:
Мэрион в ужасе читала в газете «Таймс» заметки Джорджа Стира о чудовищном нападении на город. Читала о том, как посреди бела дня, когда ничто не предвещало беды, на городок обрушились четыре тысячи снарядов. Мирные жители, среди которых было немало детей и женщин, умерли в своих собственных домах. Их погибло многие сотни, а может, и тысячи! А что же будет дальше?! О масштабной программе перевооружения, которую затеял Гитлер (и которая еще шла полным ходом), были наслышаны все. Но каковы его намерения? Планирует ли он атаку на Британию?
Между уроками или по пути в обеденную залу и обратно она беспокойно вышагивала по коридорам, не в силах отогнать тревожные мысли. Но еще сильнее ее угнетало то обстоятельство, что кроме нее никто во дворце не то что не обсуждал происходящее — но даже, казалось, вовсе о нем не думал.
— А! Кроуфи!
От неожиданности Мэрион так и подскочила на месте. Обернувшись, она увидела королеву — на плечах у той белела простыня, закрепленная на платье булавками, а на голове поблескивала корона. Королева прогуливалась по красному ковру с распахнутой книгой в руках — видимо, так было проще удержать равновесие.
Мэрион присела в учтивом реверансе, но в душе у нее полыхнул гнев. Неужто королева не слышала о Гернике? И ее нисколько не беспокоит Гитлер?
— Вы это читали, Кроуфи? — Королева махнула перед носом девушки книгой.
На обложке черным готическим шрифтом было отпечатано два слова: «Mein Kampf».
— Впрочем, ее достаточно просто пролистать — и сразу получаешь исчерпывающее представление о его невежестве и складе ума, — продолжила королева своим высоким, звонким голосом. — И о его очевидной искренности, что хуже всего. Вы слышали, что всем молодоженам в Германии дарят эту книгу? Прекрасный свадебный подарок, ничего не скажешь.
А потом королева стремительно удалилась. Белый шлейф простыни скользил за ней по красному ковру. Мэрион смотрела ей вслед. Нельзя сказать, чтобы этот разговор ее обрадовал, но, несомненно, принес облегчение.
И вот наконец наступил торжественный день. Ночью никто толком не спал — мешал шум от громкоговорителей, которые проверяли перед церемонией, и крики толпы, доносящиеся с улицы. В пять утра свою громкую музыку затянул полковой оркестр, приступивший к репетиции.
— Как тебе мои туфельки? — спросила Лилибет сестру, приподняв подол платья и продемонстрировав свою серебристую обувь, а заодно и короткие белые носочки, и загорелые, покрытые царапинами ноги.
— А как тебе мой шлейф? — поинтересовалась в ответ Маргарет и с важным видом закружилась в праздничном платье. Алый бархатный шлейф, отороченный горностаевым мехом, заскользил по полу спальни.
Когда младшая принцесса узнала, что у сестры будет шлейф, а у нее самой — нет, она ударилась в слезы. Но эта возмутительная несправедливость была устранена в самые кратчайшие сроки.
— Зовите меня «Летучим шотландцем»[54], — шутливо попросил Норман. — Вуаля — и шлейф готов!
На ощупь шлейф казался легким, почти невесомым.
Принцессы вышли к Мэрион при полном параде — впервые в жизни они нарядились в длинные платья из белого кружева, расшитые серебристыми бантиками, а на головах у них поблескивали маленькие короны из позолоченного серебра, изготовленные на заказ. Маргарет вскинула маленькую ручку и поправила украшение, искрящееся на ее блестящих, золотистых кудрях. Она явно ждала церемонии с большим нетерпением.
А вот ее старшая сестра места себе не находила от тревоги перед таким масштабным торжеством. Репортаж с коронации планировалось передавать по радио на весь мир. Вдоль пути, которым должна была пройти торжественная процессия, выстроили трибуны, а в самом аббатстве зрителей намеревались разместить на галереях, высившихся чуть ли не под самым куполом. Волнение Лилибет было совсем не сложно понять.
Мэрион никак не могла допустить, чтобы к принцессе вернулись навязчивые страхи, и потому предложила ей вести дневник. Девочка с жаром подхватила эту идею и приготовила для этих целей тетрадь, которую предусмотрительно украсила розовой ленточкой, а на обложке красным карандашом написала: «Коронация 12 мая 1937 года. Маме и папе на память о торжестве. От автора. Ваша Лилибет»
— Глядите-ка, а Кроуфи-то как накрасилась! — пристально посмотрев на гувернантку, воскликнула Маргарет. — Уж не перебор ли это? Она, наверное, хочет кого-то охмурить!
— Как-никак, сегодня особенный день, — попыталась оправдаться Мэрион, стараясь сохранять спокойствие.
Вот только Маргарет, в очередной раз сунув свой любопытный носик в ее жизнь, совершенно верно истолковала ее намерения.
Сегодня Мэрион действительно накрасилась куда смелее прежнего, в точности как ее научила продавщица из салона Элизабет Арден[55], расположенного в универмаге «Хэрродс»: нанесла на веки побольше теней, тщательно припудрилась, выбрала помаду на тон темнее. Назывался этот оттенок «Карменсита» и входил в новую линейку помад от мисс Арден. Бойкая продавщица убедила Мэрион купить в придачу и новые духи под названием «Голубая трава».
Маргарет, с виду очень довольная собой, подошла к окну.
— Вы только посмотрите на эти толпы! — с нескрываемым ликованием воскликнула она. — И все собрались на нас посмотреть!
Мэрион отвела девочек вниз, в гостиную. В этой роскошной комнате уже было полно народу. Собравшиеся пили кофе, стараясь не забрызгать праздничные наряды. В воздухе висел слабый, но узнаваемый запах нафталина.
Лакей протянул Мэрион чашечку кофе, и она с благодарностью ее приняла. Сегодня ей, пожалуй, понадобятся литры этого живительного напитка. Процессия должна была выдвинуться из дворца в одиннадцать, а вернуться никак не раньше пяти.
Лилибет оглядела помещение. На ее лице застыло выражение, которое Мэрион уже однажды видела. Вот только сегодня в гостиной не оказалось принца Филиппа, хорошенького мальчишки, с которым она познакомилась на свадьбе герцога Кентского. Хотя его кузина Марина, в серебристом кружевном платье и с изысканной тиарой на голове, была здесь. На ее лице играла улыбка, но о чем она думала в эти минуты? Раньше Марина смотрела на герцогиню Йоркскую свысока, а теперь та приобрела неоспоримое преимущество.
В гостиной появилась знакомая высокая фигура, и у Мэрион перехватило дыхание. В армейском мундире, со сверкающим наградным крестом на груди Томми был особенно хорош собой. Он вошел не один, а с той самой высокомерной блондинкой. В жизни Джоан Ласеллс была еще красивее, чем на фото. Она явно имела в обществе большой вес, потому что приветствовала собравшихся в комнате представителей знати как давних друзей, коими они ей, по всей видимости, и являлись.
Мэрион вскинула голову, чтобы только не встречаться
