извне, уже замаскировавшись и временно материализовавшись в другом облике. Он будет атаковать через близких тебе людей; они станут его одеждами, марионетками и игрушками. Но суди не их, а его, лукавого; кроме того, он никогда не будет в них постоянно; будет появляться на мгновения. Только потом, если он увидит, что ты остался на пути Христовом и начинаешь двигаться к обожению, он явится тебе. В своём настоящем, отвратительном образе. Мой старец так проповедовал, и я передаю это тебе. И если в предыдущих двух степенях он пытался ввести тебя в грех, то в третьей он придёт с одним только намерением: убить тебя. У тебя не будет меча, а у него будет; у тебя же будет только щит доброречия: твоя молитва. Ведь и искусство в миру, и молитва в монастыре — это одно и то же: щит благоязычия. К обоим относится одно и то же правило: много слов — мало, а мало — достаточно. Если сумеешь вытерпеть, если не сдашься, то запомни хорошенько: он попытается убить себя, потому что его вера — вера в бессмысленность, а тут она сама становится бессмысленной.

Я смотрел на него с безмерным удивлением. Теперь мне стало ясно, почему он привёл меня в Кутлумуш. И он сказал:

— Даже если верно, что он теперь повсюду, он кристаллизуется снова и предстанет материальным, когда увидит кандидата на обожение. То, что он сейчас диссеминирован, то, что схватки с ним в пещерах больше не происходят, означает только то, что таких кандидатов теперь нет, — сказал мой старец и замолчал, и я заметил, что он намеренно подчеркнул слова кандидат и диссеминирован, с тем, чтобы я, как всё ещё полумирской человек, точно понял, что именно он имел в виду.

У меня в голове мелькнула быстрая мысль, но его была ещё быстрее и опередила мою, поставив перед ней зеркало так, чтобы она превратилась в свою полную противоположность. А именно, в тот момент, когда я подумал, что рассказ о схватке с сатаной в какой-то пещере всё-таки всего лишь легенда и что ей должно быть какое-то разумное объяснение, я услышал из его уст:

— Я читал исследования психиатров, где говорится, что борьбу с сатаной во плоти считают конфабуляцией, психическим расстройством, вызванным бодрствованием и постом, бредом, при котором видятся несуществующие вещи и слышатся несуществующие голоса; а раны объясняются таким образом, что монах поранил себя сам во время транса, ударившись о каменные стены пещеры. Но мне не довелось спросить ни у одного из этих психиатров: не является ли вражеский солдат на фронте тоже полностью выдуманным и тем не менее воплощённым злом, по крайней мере, в сознании солдат по эту сторону окопов? И, наконец, поскольку ты был и всё ещё остаёшься писателем: почему вот этот (указывая на рогатого с фрески) менее реален, чем Менгеле, Геббельс, Пол Пот или любой из твоих придуманных, но реалистичных персонажей?

Потом он направился к водопроводному крану во дворе. Было очень жарко. Он пустил воду, подставил ладонь и сделал два-три глотка. И сказал, чтобы смягчить неприятную проповедь:

— Попей. Человеческое тело на 75 процентов состоит из воды. Человеческая душа на столько же процентов состоит из суеты. Чтобы остаться в живых, первое нужно поддерживать, второе уничтожать.

Я остолбенел. Не из-за мудрых слов, им сказанных, а из-за того, что увидел: перед тем, как пить, он закатал рукав рубашки, и по всему предплечью у него шёл страшный шрам, оставшийся от огромной рваной раны. Поперечные линии на шраме отсутствовали, а значит, рана зажила самостоятельно, её не зашивали хирургическими швами. Он не заметил того, что я увидел. Или, может быть, я ошибаюсь, он нарочно закатал рукав: если увижу — значит, увижу, если нет — ничто не изменилось, как Бог дал, так ведь?

Я КАК ОН

В тюремной камере я был один. В камере не было почти ничего: только скамейка, на которой можно было сидеть, да и то весьма неудобно. Было ужасно тихо. Внезапно в коридоре послышались шаги; пришёл охранник с ещё каким-то человеком, он отпер дверь и впустил пришедшего. Им оказался прокурор. Он представился как «Государственный обвинитель Милошевич». И сказал мне, что я имею право хранить молчание, пока не придёт мой адвокат.

— Как ребёнок? — спросил я.

Он посмотрел на меня, как будто я монстр.

— Вас не волнует, как себя чувствуют туристы из автобуса?

Я только покачал головой.

— Вот видите, проблема в том, что вы считаете, что не сделали ничего плохого. А о происшествии сообщили все мировые новостные агентства: пострадали восемнадцать иностранных бизнесменов, большинство, к счастью, легко ранены, ещё двое более серьёзно, но опять же, на ваше счастье, вне опасности. Они приехали инвестировать в нашу страну. А мы опозорились.

— К чёрту страну, если она зависит от таких приехавших, — спокойно сказал я.

Он посмотрел на меня с презрением.

— Вы бессердечное чудовище. Знайте, что я сделаю всё, что в моих силах, чтобы упечь вас пожизненно. А потом люди ещё спрашивают, почему нас не берут в Европу? Мы психически больное племя Балкан, а значит, нас справедливо обнесут колючей проволокой и просто напишут «сумасшедший дом». Ну хоть бы вы были пьяны, а у вас в крови ни грамма алкоголя!

В этот момент в камеру вошёл охранник и что-то прошептал прокурору. Он кивнул и сказал:

— Я ухожу, вас хочет видеть адвокат.

Я заметил, что не просил адвоката.

— Вы здесь не для того, чтобы что-то хотеть или не хотеть; мы здесь не исполняем желания. Вы имеете право на адвоката по назначению. Хотя я не верю, что найдётся кто-то, кто с чистым сердцем сможет защищать вас после такого чудовищного поступка.

И вышел. Охранник стоял, придерживая дверь.

В дверном проёме появился отец Иаков.

— Отче?! — я ошеломлённо вскочил. Он сел на скамейку, так что мне пришлось сесть тоже.

— Время пришло. Ты должен узнать, каким я был. На одном судебном процессе я соврал, что малолетний ребёнок, отстававший в развитии, взял нож и убил свою мать. Чтобы защитить отца, богатого и уважаемого человека.

Я только склонил голову: я чувствовал, что не имею права знать такие интимные подробности, какие сообщал мне отец Иаков. Но это я поставил его в такое положение! Он почувствовал мои угрызения совести и сменил тему:

— Я же говорил, что Бог пошлёт знак более ясный, чем сообщение по чёрному телефону. Он дал тебе право выбора. Он подарил тебе искушение, поблагодари его за этот великий дар. Ты поступил