Шрифт:
Закладка:
— Ну, я пошел, — сказал он решительно. — И так опаздываю...
— Ты подумай... — сказал ему в спину Хорек.
Любопытно, над чем это Тарик должен думать? Над очередной
дуростью Хорька? Делать больше нечего...
Он ускорил шаг. В тени кое-где шушукались и смеялись парочки, на крыше слева надрывным мявом орали два кота, явно собираясь драться: либо кошку не поделили, либо просто так. Пройдя половину улицы, Тарик остановился. Справа, на Плясовой, на месте рухнувшей площадки громоздились две кучи — одна аккуратная, другая гораздо более причудливых очертаний, отбрасывавшая замысловатую тень.
Не колеблясь, Тарик свернул туда. Как ни тянуло его к дому под нумером шестнадцать, любопытство (и не такое уж праздное) пересилило — в конце концов, это отнимет совсем не много времени...
Наружных засовов и уж тем более замков не было ни на воротах, ни на калитке, и ночного сторожа отродясь не водилось — даже если и залезет глубокой ночью какой-нибудь мелкий воришка, красть ему совершенно нечего. Подойдя к калитке, Тарик убедился, что на Плясовой нет ни единой живой души, караульного не отрядили — кто станет красть доски и обломки перилец?
Откинув прибитый под самой перекладиной с внутренней стороны большой кованый крючок, распахнул не скрипнувшую калитку и направился к кучам. Толстые чурбаны, обломки столбов сложены аккуратно, двойным штабелем в человеческий рост, этакой поленницей со двора сказочного великана. Другая куча, уступавшая высотой, но превосходившая длиной и шириной, навалена небрежнее: внизу доски, а на них — причудливо поломанные перильца. Исполинская куча дерева, будто приготовленная тем же великаном для игры с соседями в бирюльки. Яркий серебристый свет Старшей Спутницы позволяет хорошо все разглядеть...
Тарик осмотрел исполинскую поленницу с одной стороны; это заняло не так уж много времени. Ни малейшего следа работы древогрызов, ни единой червоточинки. То же самое с обломками перилец... Можно уходить. Любой Анжинер, даже молодой и неопытный, вмиг определит, что древоточцы тут ни при чем — и уж, конечно, нет никаких следов закладки горшков с горючим прахом. Хорька, ежели он высунется с россказнями о пилах или горючем прахе, поднимут на смех. Сделать фальшивые следы пил, а потом убрать щепки и опилки, чтобы к рассвету ни соринки не осталось, не в силах одного человека, тут нужна, пожалуй, пара дюжин мастеров и гораздо больше времени. Жестоко разочарован будет Хорек — но это его ничему не научит и поумнеть не поможет...
Калитку Тами он открыл с некоторой робостью, но решительно пошел по дорожке. Когда он был на полпути к крыльцу, из-за
угла дома выдвинулся Лютый, с грацией лесного хищника прошел немного и замер, не сводя с Тарика блеснувших зеленым сиянием глаз. Раздалось короткое глухое рычание, напоминавшее окрик стоявшего на часах солдата. Глядя ему в глаза, Тарик решительно и внятно произнес:
— Барта!
Подействовало! Скупо вильнув хвостищем вправо-влево, Лютый повернулся и так же беззвучно исчез за углом, словно привид. Изрядно приободрившись, Тарик поднялся на крыльцо, дернул затейливую ручку на цепочке — и, услышав, как по ту сторону двери громко забренчал колокольчик, досчитал про себя до пяти и открыл дверь.
Коридорчик оказался не так уж ярко освещен лампой с «огневиком» — сиреневым шаром на подставке в виде звериной лапы. Тами стояла в паре шагов от двери, загадочно улыбаясь. А на ней... Тарик никогда прежде такой одежды не видел. Пожалуй, это и было то, что в любовных книжках, описывающих ночные свиданки влюбленных, именуется «пеньюар». Точно, красиво...
Тами сделала два танцующих шага ему навстречу. Книжки и здесь не соврали: пеньюар выглядел прямо-таки монашеским платьем — глухой ворот под шею, подол до пят, длинные рукава, — но когда Тами двигалась, то казалась обнаженной. Тарик натуральным образом остолбенел — от ее чарующей прелести лесной феи, от ночной тишины, от всего происходящего.
— Ну вот, Лютый тебя не тронул... — сказала Тами. — А вот я тебя трону... — И просто добавила: — Пойдем.
Взяла его за руку и повела в дверь направо. Нет сомнений, это се спальня: низкая кровать, застеленная атласным покрывалом, шкафчик искусной работы с красивой резьбой, зеркало в овальной раме с позолоченными завитушками. В девичьей спальне он оказался впервые в жизни, но их описания не раз попадались в книжках. И Тарик не увидел ничего из того, что там в изобилии наличествовало: никаких безделушек, россыпи флаконов с пахучими водами, благовониями и прочими зельями, которыми женщины зачем-то
украшают свою натуральную красоту, и прочих пустяков. То ли книжки изрядно преувеличивали, то ли Тами жила им наперекор. Только в углу стоял красивый шестисвечник, в чашечках на затейливых подставках — алые свечи высотой чуть ли не в человеческий рост, только одна горела высоким спокойным пламенем, по спальне распространялся незнакомый, но приятный запах. О таких он только читал в книжках: свечи в Арелате не в ходу, хватает разноцветных ламп, иногда причудливых...
— Это из Гаральяна, — сказала Тами, перехватив его любопытный взгляд. — «Огневика» к нам привозят мало, и стоит он дорого... Благовония туда подмешивают... уж не знаю, из чего делают, но горит такая свеча не менее часа. Они и тут вошли в обиход у благородных, после того как наш князь стал вашим королем... — И лукаво прищурилась: — Может, тебя свет смущает? Погасить?
— Не надо, — сказал Тарик, жалея, что никак не может себя выставить взрослым и опытным героем любовной книжки.
— Вот и я полагаю, что не надо...
Тами закинула руки ему на шею, прильнула всем телом, но поцелуй получился недолгим: она отстранилась, шепнула на ухо:
— Сбрасывай одежду прямо на пол, он чистый...
Тарик повиновался, искренне надеясь, что не смотрится слишком уж неуклюжим, а мгновение спустя и пеньюар Тами оказался на полу невеликой кучкой тончайшего батиста, а там и атласное покрывало улетело с постели, открыв белоснежные простыни, пахнущие душистой свежестью...
Тами была в его объятиях покорной, но пылкой. Впервые в жизни Тарик целовал девичью грудь и плоский живот, решившись, опускался все ниже. Наконец его губы и язык коснулись того, о чем он лишь читал в книжках, и задержались там
