— Тарик!

Поодаль стоял и манил его Дальперик, не растерявший прежнего азарта. Ну да, в его годочки еще нет серьезного отношения к смерти... Тарик был удручен происшедшим, но все же отошел к малолетнему помощнику — не стоило его расхолаживать, что бы печальное ни случилось...

— Синеглазая со спутником сели на Аксамитной в карету так запросто, словно это их собственная. И она сразу же помчалась в сторону Кирпичной. Хорошая карета, очень может быть, «трешка»34, коняшек две, каурые, красивые такие. Только гербов на дверцах не было...

— Молодец, — сказал Тарик вяло, похлопал Недоросля по плечу, повернулся, чтобы вернуться к Тами, — и остолбенел на миг.

34 «Трешка» — дорогая карета, покрытая красками, а потом лаком в три слоя.

Невысоко над Плясовой висел цветок баралейника — совершенно такой же, как виденные прежде: сверкающий яркой чернотой и, следует признать, красивый отвратительной красой. Что ж, из пастырских поучений известно, что Красота вовсе не принимает чью-то сторону, она порой свойственна всевозможной нечистой силе и ее прислужникам, и ничего тут не поделаешь, так уж устроил Создатель наш мир...

— Снова роковые тайны? — спросила Тами чуть насмешливо.

— Да ерунда, — как мог безмятежнее ответил Тарик. — Всякие ватажные дела так и продолжаются по накатанной... Пошли?

И они пошли по улице, взявшись за руки (но сейчас, пожалуй, исключительно оттого, что искали друг у друга поддержки в тяжелую минуту). Понуро шагавшие посреди улицы люди расступились, и Тарик с Тами последовали их примеру — со стороны Аксамитной застучали колеса и копыта, к Плясовой неслась запряженная парой повозка, крашенная в золотой и синий цвета, как все, принадлежащие Лечебницам. В ней сидели люди в синих одеждах с золотыми полосами на груди, широкими у Лекарей и узкими у Служителей, а следом на соловом коньке поспешал сидящий охлюпкой гонец Старейшины. Помощь примчалась быстро, и это немного утешало, вот только барону Лайтоку ничем уже не поможешь...

До калитки Тами дошли быстро, и Лютый встретил молодую хозяйку радостным визгом.

— Тарик, я вот что скажу... — глядя на него серьезно, произнесла Тами. — Это тяжко — то, что сейчас случилось, — но я так думаю: все же это не нарушает обычное течение жизни... Придешь ко мне с темнотой?

Может быть, это и назовет кто-нибудь черствостью души, но подавленность Тарика вмиг улетучилась, уступив место радостному возбуждению.

— Приду, — сказал он чуть хрипловато. — Вылезу через окно, п родители не заметят, мне не раз случалось... — И поторопился добавить: — Но это никогда не было связано с девчонками, были разные ватажные дела. Когда?

— Сейчас прикинем, — Тами ненадолго задумалась. — Ага! Когда Брилетон35 взойдет над Серой Крепостью — ее ведь, ты говорил, из твоих окон распрекрасно видно. Дома я буду одинешенька: дядя уехал с герцогом на охоту на неделю, не меньше, а слугу я отпустила до утра, чему он был радешенек... — Тами фыркнула. — Он, несмотря на года, жуткий юбочник — ну, давненько вдовствует, так что простительно. Не успели мы толком обустроиться, а он завел где-то на ближней улице подружку — я так думаю, зная его прежние ухватки, нестарую симпотную вдовушку...

— А Лютый? — спохватился Тарик. — Он же меня на клочки порвет...

— Не порвет, — тихонько засмеялась Тами. — Ты мне нужен целиком, а не клочками. Когда войдешь, скажи ему громко и внушительно: «Барта!» Он тут же тебя примет как своего. Это такие придумки у наших собачников. Такой приказ. У всякого свой. Если будет один и тот же, всем известный, — ученая собака выполнит чей угодно приказ, вот каждый и придумывает свои и держит их в строжайшей тайне...

— Умно придумано, — покрутил головой Тарик. — А почему твой дядя его не взял на охоту?

— Потому что они отправились в Зальвахал добывать болотных курочек, а там нужны совсем другие собаки. Ну, иди. Я бы тебя поцеловала, но люди смотрят. Ничего, все впереди...

Она лукаво улыбнулась и порхнула за калитку. На улице еще шли последние посетители Плясовой, и Тарик не стал торчать у калитки, глядя вслед Тами, чтобы не уподобляться герою какого-то любовного романа, безнадежно влюбленному в жестокосердную красавицу, насмехавшуюся над его пылкими чувствами. Тами ничуть не жестокосердна и отвечает на его чувства так, что голова кружится и сердце замирает в сладкой истоме...

...В другое время (ведь папаня и маманя видели его с Тами) не обошлось бы без вопросов с подначкой и беззлобных шуточек, хоть и недолгих. Однако не то сейчас царило настроение. Никак

35

Брилетон — соседняя планета, расположенная ближе к Солнцу.

нельзя сказать, чтобы все трое были так уж угрюмы (а у Тарика все прочие чувства оттеснило приятное нетерпеливое ожидание), но случившееся на Плясовой к веселью, безусловно, не располагало. Папаня вернулся домой через час после Тарика, был невесел и за ужином вместо обычного пива осушил две добрых чарки вишневой водочки. И рассказал то, чего Тарик с маманей еще не знали.

Получилась смесь печального и радостного...

Кроме барона Лайтока, внезапная смерть настигла еще литаврщика Бередека — так уж ему не свезло, что он напоролся грудью на длинный зазубренный обломок балясины перилец, самое настоящее дикарское копье без наконечника, пронзившее его насквозь, как жука на булавке, и на добрый локоть вышедшее из спины. Четверо поломались тяжело, еще у трех вдобавок случились опасные проломы черепов. Пока их не осмотрели лекари в лечебнице, невозможно сказать, насколько это опасно для жизни. Остальных четверых Создатель хранил: один сломал руку, а поскольку тот был трубачом, то и дальше, залечившись, сможет исправно заниматься прежним ремеслом, как и сломавший ногу мастер игры на гитарионе. И еще двое отделались вовсе уж легко — многочисленными ушибами. Они ушли домой своими ногами, пусть и в синяках, ссадинах и кровоподтеках.

Родители ни словечком не касались возможных причин происшедшего. Говорили оба, что все это очень странно, но очень быстро перестали это обсуждать, когда папаня вспомнил прошлые случаи, разве что не на улице Серебряного Волка, когда точно так же рушились и лавки, и целые галереи: орда жуков-древоточцев постаралась, изъела столбы,