Шрифт:
Закладка:
– Сколько угодно, – великодушно разрешил я.
Олег Дмитриевич мигом скинул тесные ботинки, пинком отправив их почти до ограды, а потом сунул ноги в чёрных носках в старые сандалии. Я ещё хотел сказать ему, что это не приветствуется стандартами современной моды, но не успел…
– Чо… за… йня?! – истерически вопил в полный голос следователь Ладыженский, взлетев едва ли не до звёзд. – Чо вы творитя-я? Волк-и п-зорныя-я! Всех п-сажу! Мама-а…
– И в самом деле, а что происходит-то? – спросил я, подмигивая вставшему Дине.
Тот наполнил свой бокал, принюхался, одобрительно покачал головой и, только сделав первый глоток, ответил:
– Саня, оно те вот прямо уж так надо? Развлекается человек, да и пусть, чего плохого?
– Его вниз башкой по всему небу носит, это вообще нормально?
– Пусть не пьёт, если не умеет, – философски ответил знаток всех языков на свете, дунув мне в лицо.
После чего я выпал в осадок и проснулся лишь утром на кровати в своей комнате, мало что помня, но пребывая в полной уверенности, что хотя бы выспался я хорошо. И это было правдой! На полу рядом с рабочим столом валялись небрежно брошенные старые сандалии с крылышками. Кажется, именно их мне вчера показывал наш Диня. Или не их? Не помню…
Голова не болела, на теле ни синяков, ни ссадин, а толкнув дверь, я успел увидеть, как совершенно обнажённая Светлана Гребнева с полотенцем через плечо прошествовала в душевую. День начинался как обычно, и это не могло не радовать.
Я вернулся к себе, присел за стол, проверяя сотовый и почту. Мне никто не писал большие письма, это факт, но у сестричек никогда не застревало с ответом на рисунки. Во-первых, оно им было интересно, а во-вторых, они искренне считали себя самыми креативными критиками моего творчества. Не критиканами, которым лишь бы заплевать! А именно конструктивными и полезными советчиками…
«Мы тебя любим! Не забыл?»
«Мама говорит, что ты беспомощный…»
«А папа с ней спорит. Они ругаются из-за тебя!»
«Позвони маме!»
«Скажи ей!»
«А чо твоя Светлана? Чо она? А ты чо?»
«У нас три двойки. Мы скрываем…»
«Не, папа знает…»
«Ты там не пей!»
«Мама переживает!»
«Ой, да пей, только ей пьяным не звони, как вчера…»
Это что же получается? То есть мне прямым текстом написали, что именно вчера я набрал сотовый мамы и, явно будучи не самым трезвым, наговорил ей такого, что она теперь волнуется?! Я же раньше никогда себе такого не позволял.
Хорошо ещё, что она у меня женщина достаточно прогрессивная, чтобы понимать ситуацию: Homines non odi, sed ejus vitia![20] Но рисунки с Денисычем больше ей показывать нельзя. А сотовый перед застольем, оказывается, лучше выключать и прятать от себя же…
…Когда я прошёл в душевую, казалось, она ещё хранила ароматы и запах кожи нашей Афродиты Таврической. Тёплая вода спасала от всех дурных мыслей, мне даже иногда казалось, что вместе с потом и пылью я смываю с себя усталость прошлых дней. Как будто обновлялась не только кожа, но и сама душа! Как такое получается, даже не представляю…
На завтрак мы вышли все почти вовремя, так что никого не пришлось ждать. Светлана по-прежнему ела как птичка-синичка, Герман принимал пищу за троих, Денисыч только закусывал, и мне оставалось находить своё место где-то посередине.
Учитывая, что наши завтраки, как правило, вегетарианские (то есть колбасной нарезки не будет), то мёд, масло, творог и свежий белый сыр должны заместить все мясные продукты. И да, я не помню, чтобы кто-то там из наших активно протестовал, требуя пельменей! Не было такого, уж увольте, врать самому себе всегда накладнее…
– Как ночь и сны? – вежливо кивая всем сразу, спросил я.
Никто не ответил, но Денисыч приветствовал меня полным стаканом красного вина. Великан Земнов, привстав, отсалютовал правой рукой на манер древнеримских гладиаторов. Ну а наша красавица просто улыбнулась. Однако свет от её улыбки на миг озарил весь сад, и я снова почувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Как она такое делает, кто бы знал?
– Ко мне вчера после закрытия музея приходил следователь. Опять задавал разные вопросы. Никто не помнит, во сколько он ушёл?
Мои слова вновь канули в пустоту. За столом все сидели почти что молча, ограничиваясь разве что просьбами передать соль или нож. Диня явно избегал темы вчерашнего вечера. Гребнева делала вид, будто бы вообще ничего и ни о чём не знает. А наш крутейший знаток мраморной и бронзовой скульптуры бормотал что-то невнятное себе под нос, нимало не обращая внимания ни на кого. Обычно они все куда более общительные, но тут что-то не так…
Хотя лично мне никак не давала покоя загадка, как на старых сандалиях летал туда-сюда следователь Ладыженский? Это не могло быть правдой, хоть я видел оное собственными глазами. Правда, с устатку и после изрядного количества красно-синей греческой алкашки! А в таком состоянии привидится что угодно. Проверено на себе.
Но ведь и что там было на самом деле, как оно функционировало и действительно ли на тех сандалиях можно было парить в воздухе, спросить всё равно не у кого. В смысле народу куча, но они все молчат как неродные! После завтрака, пока старик сторож убирал со стола, я попытался задать те же вопросы и ему.
– Следователь был. Ты сам сказал впустить.
– Я помню, спасибо. А когда он ушёл?
– Темно было.
– Понятно. Майор Ладыженский ничего не просил мне передать?
– Сказал, что ему лечиться надо. Что больше он не пьёт. К тебе нет претензий.
Я пожал ему руку, сомневаться в честности хромого горбуна не было ни малейших оснований. Кажется, этот человек напрочь лишён фантазии и поэтому просто не способен на ложь или фальшь. Даже из самых благих намерений.
– Что у нас по плану работы на сегодня?
– Александр, видимо, нам всё-таки придётся поговорить откровенно, – опустив глаза, начала Афродита. – Вы не дурак и не могли не заметить, что всё вокруг не всегда то, чем кажется. Мы – не мы, этот мир не наш, а наши деяния не… Ох, но хотя бы вы – это вы!
– После завтрака вас тянет на философию Канта?
– Друг мой, – перебил меня Герман. – Поговорим как мужчина с мужчиной. Наш частный выставочный комплекс не то, за что себя выдаёт. Мы занимаемся не музейными делами. Но в
