женой Арианой. Мой отец — сложный человек, а его жена всего лишь шлюха, которая живет за счет желания предать тех, кто ее окружает. Мои братья и я слишком много лет страдали от рук нашего отца, и я чувствую, что мой долг поделиться с вами тем, что с этого момента трое мужчин, которых вы все так много лет боялись, официально унаследовали наше законное положение во главе этой семьи. Джованни ДеАнджелис больше не правит вами… — говорит он, наблюдая за ужасом, потрясением и страхом, отражающимися на лицах мужчин, женщин и детей в толпе. — Мы правим.

23

Три. Два. Один.

Громкие голоса раздаются из каждого угла бального зала, пока Роман стоит перед ними, ведя себя так, словно это не он только что сбросил самую большую бомбу, которая когда-либо существовала. Потому что это обстоятельство повлияет не только на людей в этой комнате, оно потрясет весь гребаный мир. Черт возьми, уже всем насрать на напряженность между сыновьями Виктора и Луи. Это дерьмо — старые новости по сравнению с этим.

Высокий мужчина, маячащий в тени зала, выходит и проталкивается сквозь толпу, глядя на Романа, в то время как люди вокруг нас настороженно наблюдают за Леви и Маркусом.

— Ты хочешь сказать, что ты и твои больные братья убили главу нашей семьи? — требует мужчина, его голос перекрывает все вздохи ужаса.

— Нет, — говорит Роман, и люди в комнате быстро затыкаются, чтобы не пропустить то, что будет сказано. — Мой отец вполне здоров и останется таким, если это имеет какое-то отношение к делу. Уверен, многие из вас видели, как он трусит в нашем присутствии. Мой отец слаб и официально потерял контроль. Джованни ДеАнджелис предал вас всех. Он похитил моего новорожденного сына и сбежал, и я призываю всех, кто может знать о его местонахождении, заявить о себе, иначе вы пострадаете от тех же последствий, что и он.

— Ты и твои братья — дети, — выплевывает мужчина. — Что, черт возьми, вы знаете о том, как руководить этой семьей? Вы превратите нас в посмешище. Под вашим командованием на нас всех наденут наручники и посадят в тюрьму.

Роман смеется.

— Как же ты заблуждаешься, дядя, — говорит он насмешливым тоном, заставляя меня сдвинуть брови.

Дядя? Это другой брат Джованни, с которым я еще не знакома? Как его звали? Черт… Может быть, Джозеф?

— Мой отец уже был в сговоре с ФБР. Как ты думаешь, кто выдал местонахождение твоего загородного поместья в прошлом году? Там ведь был обыск, верно? Ты потерял более четырех миллионов наличными, а потом прибежал к моему отцу за помощью, а он сидел и обещал тебе, что найдет того, кто это сделал, и накажет его. И кто теперь, блядь, посмешище?

Роман окидывает взглядом толпу, а Леви и Маркус смотрят на зал напряженными взглядами.

— Мои братья и я не дураки, — медленно произносит он. — Мы знаем, что преданность нелегко завоевать в этом мире. Верность нужно заслужить, а не ожидать, поэтому мы дадим вам возможность решить самим. Пойдете ли вы за нами и останетесь неотъемлемыми членами нашей семьи или опозорите свою фамилию, свою кровь, чтобы поддержать нашего отца?

Роман делает короткую паузу, прежде чем продолжить.

— Мы не ожидаем ответа сейчас. Мы понимаем, что варианты должны быть взвешены. Итак, мы дадим вам три дня, и через три дня самые старшие члены нашей семьи придут ко мне с ответом от своих семей.

С этими словами Роман уходит со сцены, оставляя всех в ошеломленном молчании.

Он начинает возвращаться к нам, когда его оттаскивает тот самый человек, который его допрашивал.

— Кто это? — Спрашиваю я, поднимая взгляд на Леви.

— Джозеф, — говорит он, подтверждая мои предыдущие мысли. — Он младший брат моего отца. Гребаный ублюдок, если хочешь знать мое мнение. Он держится особняком, но когда ему хочется пошуметь, он делает это с размахом.

Беспокойство сжимает мою грудь.

— С ним будут проблемы?

Губы Леви сжимаются в жесткую линию.

— Трудно сказать, — говорит он, когда я замечаю, что люди в толпе осторожно движутся к выходу, в ужасе от того, что на самом деле может означать правление знаменитых братьев ДеАнджелис. — Роман сделает предложение, которое склонит его на нашу сторону. Он умный человек. Он ничего не делает просто так.

Роман заканчивает приглушенный спор, который он ведет с Джозефом, и с кривой ухмылкой, скользящей по его теплым губам, возвращается к нам.

— Все в порядке? — Спрашивает Маркус, обводя взглядом комнату и замечая мужчин, пристально наблюдающих за нами, погруженных в раздумья, в то время как другие выглядят так, как будто пытаются понять, как разыграть карты, которые им раздали.

Роман пожимает плечами, когда официантка в черном топе с глубоким вырезом проходит мимо с серебряным подносом, уставленным напитками, каждый из которых выглядит так, что у меня сводит желудок. Он берет несколько, прежде чем раздать их братьям, и берет бокал шампанского для меня. Я беру его с едва заметным кивком и тут же отвожу взгляд. Воздух между нами был напряженным с тех пор, как мы трахнулись на внедорожнике, и, честно говоря, я почти готова к тому, что он вытащит палку из своей задницы и действительно признает, что это произошло, или, по крайней мере, даст мне пять за хорошо выполненную работу.

Он поворачивается к своим братьям и поднимает свой бокал между ними, и они в ответ поднимают свои напитки.

— Лучше еще не было, — объявляет он с болезненной, садистской гордостью. — Наконец-то мы получаем все, что нам причитается.

Леви ухмыляется в ответ Роману и чокается своим бокалом о бокал брата.

— Давно пора, черт возьми.

Низкий, рокочущий смех вибрирует в груди Маркуса, и он опрокидывает свой бокал, прежде чем перевести взгляд с одного брата на другого.

— Итак, теперь с этим покончено. Мне обязательно здесь быть?

Роман усмехается.

— Нет, но ты должен задаться вопросом, хорошая ли идея отделяться от нас сейчас. Каждый из мужчин в этой комнате хочет забрать то, что мы только что украли. Если ты сейчас повернешься к ним спиной, то обязательно получишь удар ножом.

Марк подмигивает и обнимает меня одной рукой.

— Я рискну.

Прежде чем я успеваю сообразить, что происходит, он оттаскивает меня, и я спотыкаюсь на своих шестидюймовых каблуках и крепче прижимаюсь к нему. Он держит меня крепко, и когда я поднимаю на него взгляд, то вижу, что в его глазах растет глубокий голод.

О боже!