Лиза проснулась с тем же жгучим чувством потери, которое стало ее спутником последние недели. Еще несколько минут она лежала в кровати с закрытыми глазами, боясь просыпаться, боясь мира, в котором нельзя больше позвонить сестре или поймать такси и приехать к ней. Обнять ее и вдохнуть ее утренний запах, а потом вместе сидеть на тесной кухне съемной квартиры и пить вкусный кофе. Лиза никогда так отчетливо не чувствовала себя взрослой. Не понимала, что детство кончилось окончательно. Она открыла глаза. С потолка на нее с любопытством смотрел нарисованный ангел.

Лиза повернула голову и огляделась: она лежала в углу небольшой церкви с белыми стенами и белым потрескавшимся потолком. Взгляд Лизы остановился на немецком самолете, пробившем крышу храма. От удивления девушка села. Нет, самолет и правда был настоящий. Лиза встала и, слегка пошатываясь спросонья, подошла поближе. Она погладила винт самолета, обошла его кругом, внимательно рассматривая черный крест на фюзеляже, разбитый купол кабины, злобно оскаленные дула сдвоенных пулеметов. Она никогда раньше не видела вблизи таких машин.

– Это бомбардировщик Heinkel He 111. Во время войны они Москву бомбили, – голос звучал глухо, как будто кто-то разговаривал с Лизой из-за закрытой двери.

Лиза подпрыгнула от неожиданности и посмотрела по сторонам.

– А вы где? Вы кто?

– Я тут, за стеной. Простите, я совсем не хотел вас пугать.

– Как за стеной?

– Видите большой подсвечник? Посмотрите чуть правее. Рядом с иконой Никиты-воина. Видите? Кажется, снаружи все просто выглядит как заложенный новыми кирпичами проем в стене.

Лиза подошла туда, куда сказал ей голос. Рядом с потемневшей от времени иконой строгого мальчика в кольчуге кирпичи в стене были другого цвета.

– Что вы там делаете? И кто вы такой?

– Меня зовут отец Мафусаил. Это моя церковь, а в стене я… в стену меня замуровали.

Лиза ахнула.

– Да вы не волнуйтесь, я привык.

Отец Мафусаил откашлялся.

– Я подумал, что раз Фомича нет, мне стоит с вами поговорить. Ну, чтобы вы не испугались…

Лиза кивнула. Внезапно она почувствовала необычайную легкость. Как там было в «Алисе в Стране чудес»? «Ну вот! Пирожки со мной разговаривают, кролики на меня кричат!» Сейчас Лиза чувствовала себя примерно так же, с поправкой на то, что говорила она не с Белым Кроликом, а с каким-то священником, которого живым замуровали в стену. Странное дело. Ну и место ведь тоже странное.

– А за что вас замуровали? – Лиза поздно спохватилась и подумала, что, возможно, бестактно спрашивать покойного об обстоятельствах его гибели.

За стеной отец Мафусаил заворочался.

– Понимаете. Я был скромным священником. Церковь у меня была маленькая, хозяйство скромное, но на жизнь нам с матушкой хватало. Красавица у меня была матушка. Мы с ней все тут вдвоем делали. Я служил, она хозяйство вела. Деток не было, но мы не роптали.

Голос отца Мафусаила звучал одновременно светло и грустно.

– Знаете… Простите, я не знаю вашего имени.

– Лиза.

– Лиза. Елизавета. Какое красивое имя. Так звали мать Иоанна Крестителя, изначально имя это означает «Почитающая Бога»… – голос отца Мафусаила звучал немного мечтательно, как будто он сейчас вспомнил о своей тихой священнической жизни. – Извините, я отвлекся. Редко, знаете ли, доводится с кем-то новым побеседовать. Так вот, Лиза. Я хотел сказать, бывает, что живешь себе свою тихую жизнь и думаешь, что если ты никого не тронешь, то и тебя никто не обидит.

Лиза кивнула. Она тоже так всегда думала. По крайней мере, раньше.

– Оказывается, что все совсем не так. Матушка моя, Пелагея Андреевна, приглянулась епископу. И начал он ее себе на службы звать, чтобы она потом ему в трапезной прислуживала. Я сначала со смирением отнесся, думаю, Господь послал радость, возвеличить матушку мою решил. Почел за честь просьбу владыки. А потом… Она сопротивлялась, умоляла его, но не помогло. Я ночь не спал, все дома обошел, ее искал. Боялся, что, когда она из собора после службы возвращалась, на нее люди злые напали. Только под утро нашел.

Лиза сидела перед каменной стеной и слушала рассказ невидимого рассказчика. В уютной церкви трещали свечки, горящие в больших подсвечниках. Огоньки плясали, отражаясь на крыле подбитого самолета. Отец Мафусаил продолжал свой рассказ.

– Убежала моя матушка от владыки. Как была – простоволосая, в одной рубахе. Бросилась с крутого обрыва в Москву-реку. Вот я ее и нашел.

Он замолчал, как будто собираясь с силами, чтобы продолжить свою грустную историю.

– Я нарушил правила и похоронил ее на погосте у своей церкви. Говорят, нельзя самоубийц отпевать и на освященной земле хоронить, но неправда это. Через пару дней в храм пришел епископ. Весь такой толстый, масляный, румяный. Пришел горю моему посочувствовать и помолиться вместе со мной. А я ему в лицо плюнул и из храма выгнал. Ну а дальше… дальше прибежали слуги его. Сначала думали храм спалить, но постеснялись грех такой на душу брать. Разбили стену да меня в ней живьем и замуровали.

Лиза встала и прижалась к стене вплотную.

– Какая невероятно грустная история. Мне так вас жаль!

– Спасибо, милая девушка. Но вы не думайте, я не ропщу. Вот уже пятьсот лет я терпеливо жду.

– Чего вы ждете?

– Конца времен. Мы все здесь ждем, когда история закончится и судьба наша решится. И вы знаете, ведь не так страшно, как может показаться. С Уве, так зовут пилота, мы не смогли найти общий язык, он все еще смерть свою переживает, а вот с Фомичом иногда беседуем.

Лиза случайно заметила, что несколько кирпичей примерно на уровне ее глаз не очень плотно прилегают друг к другу. Она запустила пальцы в трещину в стене и поддела один из кирпичей. Посыпалась пыль, и кирпич с грохотом полетел на каменный пол. Сквозь образовавшуюся в стене дыру на Лизу смотрели два черных глаза. Она схватила другой кирпич двумя руками и резко потянула его на себя.

Отца Мафусаила она представляла себе совсем иначе. Он казался ей человеком в летах, солидным и серьезным. А из образовавшейся в стене дыры на нее глядел юноша лет двадцати трех с вьющимися черными волосами и аккуратной бородкой. Черные глаза смотрели на Лизу с любопытством.

– Ну вот. Так, конечно, гораздо удобнее разговаривать, – отец Мафусаил улыбнулся Лизе. – Фомич как-то предлагал меня целиком вытащить, но я всегда отказывался. Раз уж Господь попустил мне в стене оказаться, значит, в этом есть какой-то смысл? Хотя сейчас я как-то в этом уже не уверен.

Отец Мафусаил с таким интересом разглядывал Лизу, что она даже смутилась.

– Простите меня. Я давно не