– Лариса, ты много выпила, пошли спать. – Феликс пытался унять жену.

– Ларик, действительно, ну даже если этого ребенка родила Нинка. Феликс, я не знаю, секрет это для тебя или нет. – Римма краем глаза посмотрела в сторону Феликса. Тот не прореагировал никак. – Это, конечно, ужас, но только Сидельниковы проблему решили. И не наше это дело. Не знаю, к чему разговор затеяли. – Римма нервно встала с кресла.

– Нет, постой, что значит: родила, и ладно? И что ты тут святошу из себя строишь? Она же от кого-то его родила? Разве не так?

– Лариса! – Ольга поморщилась, как от зубной боли. – Я тоже тебя прошу.

– А ты чего просишь? Чистой захотела быть? Все у всех прекрасно! – Лариса вскочила, слегка покачнувшись. – Я вас всех знаю, как вы меня за глаза тут поносите. И злобная я, и завистливая. Ну, ты, Ольга, не обсуждаешь, хорошо. Ты у нас блаженная, все как Богу угодно, а ты, Римка? Все у тебя, значит, в семье замечательно. Дети – физкультурники, мужик – бизнесмен. И все под твою дудку. И все втроем, и все маршем. Тетка приехала из Владивостока – хорошо! За ней вся семья подтянулась – еще лучше! Все с радостными лицами. А мать впереди парада. И муж всегда тебя поддержит. Только что ты про своего мужа-то знаешь? А что? Может, ты поэтому здесь под дурочку играешь, что тебе известно все?!

Все молча смотрели на Ларису, ни у кого уже не было сил затыкать ей рот. Пусть скажет. Пусть скажет все, что она знает, и пусть, в конце концов, закончится этот страшный вечер, который никому не принес радости. А Лариса все кривлялась и паясничала, и тянула, и не говорила главного.

А может, она не знала и просто так сейчас боролась за всеобщее внимание? Но она просто тянула время и ждала момента, надеясь на эффектный финал.

– Нина родила от Бориса.

Финал состоялся. Сбоку послышался сильный стук. Все оглянулись: Ольга в глубоком обмороке лежала на ковре.

28

– Быстро воды! Дура ты! – Римма пыталась привести в чувство Ольгу. – Дура! Кому нужна эта твоя правда, зачем ты устроила эти показательные выступления?!

Лариса сдулась, как воздушный шарик.

– Простите меня, простите. – Она плакала пьяными слезами. – Я не знаю, что на меня нашло. И вправду, дура, я же Феликса подозревала. Феликс, я же с ума начала сходить, даже детектива наняла.

Феликс наливал воду в красивый фарфоровый кувшин, благо в зимнем саду все было предусмотрено. И для полива, и для питья.

– И вправду спятила! А я думал, у меня мания преследования. Все время взгляд на себе чувствую чужой. – Феликс не знал, как реагировать на выходку жены. Борис? Обморок Ольги? Его собственное поведение?

Оля пришла в себя. Огляделась сначала непонимающим взглядом, потом затравленным.

– Господи, стыдно-то как. Простите, я вас перепугала. Просто столько мыслей в голове, столько переживаний, да и, честно говоря, думала, другое ты имя назовешь.

– Что, своего тоже подозревала? – Римма помогла Оле сесть на кресло и налила из кувшина прохладной воды в большую керамическую кружку.

– Еще как! Семен последнее время сам не свой ходил. Даже так. Сначала подъем такой был, постригся по-модному, костюм купил, худеть начал. Тогда-то я особо не вникала. Мама первая заметила: «Смотри, Ольга, что-то не то». Я только отмахивалась. – Ольга дрожащими руками держалась за кружку, но пить не могла, трясущиеся пальцы не слушались, подбородок дергался. – А когда действительно вникла, так он уже в монстра превратился. Все его раздражало, усядется напротив телевизора, а смотрит в стену. И не поймешь, о чем думает. Так что, не он, да? – Ольга с ожиданием и мольбой смотрела на Ларису. – Ой, постойте, что же я? Римма, да глупости, наверное.

– Не наверное, а точно, – твердо сказала Римма. – И ты, Ларис, зря сейчас все это сказала. Наши мужики в этом деле не участвовали, верьте мне, я точно знаю. Хотя Нина действительно очень старалась их внимание к себе привлечь.

29

Римма не стала падать в обморок и нанимать детектива. С Борисом она тоже решила отношения не выяснять, она пошла к Ирине.

Несмотря на бившую ее дрожь, в который раз подивилась на идеальный газон. Вот англичанам 200 лет нужно, а у Сидельниковых так растет. И дома у них напротив. Правда, у Добрыниных нет столько таджиков на квадратный метр. Она тоже пробовала их нанимать, так национальные кадры вместе с сорняками выпалывали любимые Риммины васильки. И Римма приняла решение. Никаких таджиков, два оболтуса хотя бы по часу в день должны работать на благо семьи. Оболтусы работали спустя рукава и тоже периодически замахивались на васильки.

На участке у Добрыниных было по-домашнему, по-деревенски. Такая вот помещичья усадьба. У Сидельниковых – как в фильмах про мисс Марпл. Ни дать ни взять. Даже ходить и то страшно. Даже в Римминых кроссовках. Можно же весом траву придавить…

Римма знала, что у мужей сегодня ужин с иностранными партнерами, а ей нужно было поговорить с Ириной наедине.

– Нина дома?

– Нет, гуляет.

– В десять часов вечера?

– Да, в десять часов. – Ирина была раздражена. – И гуляет в десять часов, и ни в какие секции не ходит, и книжки не читает.

– Ирина, не кипятись, я не мораль тебе пришла читать, у меня тоже проблема. За советом я, делать надо что-то.

Ирина немного остыла, но было видно, она не в своей тарелке, говорить ей не хотелось, и гостья была явно некстати.

– Пожалуйста, только при чем тут моя Нина?

– А при том тут твоя Нина, что она на наших мужиков кидается.

– Обалдела?

Ирина опешила настолько, что забыла про манеры, про хороший тон и английский стиль поведения. Она некрасиво плюхнулась на стул с высокой спинкой, чуть было не промахнувшись и с трудом удержавшись за край.

– Вот черт! – Ирина попыталась устроиться поудобнее. Римме она сесть так и не предложила.

Римма оставалась спокойной, она пришла не просто поговорить, она пришла договориться. Она видела, что происходит в последнее время с Борисом. Его почти не бывает дома, он перестал интересоваться мальчишками. Раньше домой бежал, Римма ждала его за накрытым столом, обсуждали все, что произошло за день, что у ребят в школе, что у Бориса. Он всегда ждал ее советов. Как она смотрит на эту ситуацию, как на другую. Римма была в курсе всего, что творилось на фирме, всегда.

А теперь придет домой, кинет сквозь зубы: «Устал, не голоден» – и закрывается в своем кабинете. Римма сначала испугалась: «Заболел», – потом сердцем почувствовала: