дом в лесу. Впервые после рождения Ханны я оставалась одна на две ночи в неделю и ощущала себя немного потерянной. Но это было здорово – провести вечер в одиночестве, выйти на прогулку без детей, почитать на ночь книгу, а не моментально отключаться, послушать в машине песни Джуэл без каких-либо возражений. На Хэллоуин мы перевезли вещи в новый дом. Ханне было четыре года, Наве – два. Ханна обожала свой костюм льва, Наву я нарядила теленком. Оставив коробки нераспакованными, мы отправились по новому району; Ханна впервые подбегала с наволочкой к дверям и выкрикивала «Сладость или гадость!», копируя других детей. На предыдущем месте соседи жили чересчур далеко, а она была слишком мала. Нава примостилась у меня на руках, положив голову на плечо. В ту ночь дети спали на одеялах среди коробок в своей спальне наверху. Мы с Доном наблюдали, как тени от шелестящих листьев мечутся по стене первого этажа, и прислушивались к шагам по тротуару. Близко звучали сирены, прямо над нашей крышей шли на снижение самолеты, и я размышляла во что, черт возьми, всех втянула.

Тем летом власти пересмотрели политику восстановления насаждений, сократив вдвое количество гербицидов, распыляемых в лесах по провинции. Мне никогда не сообщали об этом официально, но со временем я узнала, что эти изменения произошли в значительной степени благодаря моим исследованиям.

Первые годы работы в должности ассоциированного профессора[49] оказались самыми трудными в моей жизни. Меня поглотили преподавание, подача заявок на исследовательские гранты, разработка исследовательской программы, привлечение аспирантов, работа редактором журнала, написание статей. Я не могла позволить себе потерпеть неудачу. Коллеги рассказали мне, что, когда у предыдущей женщины-профессора родился ребенок, она не написала достаточного количества статей, и ей отказали в постоянной должности. Я взвалила на себя кучу забот.

Каждый день мы с Доном будили детей в семь утра, собирали их и отводили в детский сад и школу. Я работала до пяти вечера, играла с девочками после ужина, засиживалась до двух часов ночи, готовя лекции на следующий день, падала в постель, затем вставала, и все повторялось. Моя энергия истощалась, я слишком часто простужалась и нередко чувствовала себя тупой, как пробка. Дону доставалось все остальное: он забирал девочек, покупал продукты, готовил ужин, а в промежутках работал. Он стал мистером Мамой в большей степени, чем мог себе представить. Ему было трудно найти работу по анализу данных или созданию моделей, поскольку правительство сократило финансирование исследований в сфере лесного хозяйства. Некоторые из его клиентов работали в Лесной службе в Камлупсе, и он упустил несколько возможностей из-за того, что физически находился не там. Его стали раздражать городские пробки, и он все чаще колесил на велосипеде по пустым дорогам.

По утрам он включал компьютер, занимался оплатой счетов, а после обеда часто отправлялся с девочками в бассейн Мейпл-Гроув, пока я работала над курсами и рукописями. У него появлялись интересные заказы – однажды он моделировал, как различные методы управления лесами влияют на их заражение горным сосновым лубоедом, однако этого было недостаточно. И он оказался прав насчет воспитания девочек в городе. Нам действительно пришлось присматривать за ними, возить их в гимнастические и велосипедные лагеря, а не просто отпускать играть в лесу рядом с домом. Дон запускал с ними воздушных змеев, катался на велосипеде, ходил в океанариум и музей «Мир науки», покупал им коктейли с замороженным соком и хот-доги. По выходным мы сажали дочек в велоприцеп, пропадали на пляже, устраивали пикники с друзьями или находили парк, где можно было покачаться на качелях под дождем. Но когда прошли два оговоренных года на этой должности, и мне удалось получить ее еще на год, наши отношения с мужем стали более напряженными.

Тем временем я получала новые результаты, один вопрос рождал следующий. У меня были гранты и студенты, я получила награду за преподавание. Но пока моя исследовательская программа успешно продвигалась в расшифровке языка и разума леса, в нашем браке все происходило наоборот: связи начали истончаться и рваться. Однажды вечером после ссоры по поводу жизни в Ванкувере и неудовлетворенности Дона я согласилась, что мы можем переехать в Нельсон. В течение семестров в будние дни я оставалась в общежитии факультета, на выходные ехала домой в Нельсон, затем возвращалась в город. Девять часов в одну сторону.

Это был трудный компромисс, но воображаемые подземные созвездия, возникающие в моей голове, когда дочки засыпали, приводили к определенным результатам. Мы со студентами следили, как вода, азот и углерод текут от старых пихт Дугласа к ближним крошечным росткам, помогая им выжить. Я находила подтверждение своим ранним теориям: сеянцы в тени старых деревьев зависят от того, получат ли такие дотации через микоризные связи. Обнаружилось, что сети в старых лесах гораздо богаче и сложнее, нежели я могла представить, однако на крупных вырубках они были простыми и разреженными. Оказалось, чем больше вырубка, тем слабее развиты сети.

Я с трудом мирилась с мыслью, что осенью буду в Ванкувере, а Ханна и Нава – в Нельсоне. Меня раздражали мелочи: подготовка к полевому сезону, просьбы прорецензировать рукописи, составление годовых отчетов для организаций, выдавших гранты. Однажды после работы я помчалась забирать девочек с занятий, а затем, пробравшись через пробки, свернула в центр города, где в мастерской для меня делали рамку с композицией из кленовых листьев и вейника. Потом мы поехали домой ужинать, Ханна ныла, что хочет есть, к ней присоединилась и Нава. Я просила их успокоиться, но они капризничали все сильнее. «Хватит!» – закричала я, свернула на обочину и ударила по тормозам. Картина влетела в спинки сидений, и стекло разбилось. Я в ужасе осматривала потрясенных девочек, проверяя, не причинила ли им вреда. Вытащила их из детских автокресел, села на обочине и заревела. Глаза горели, словно угли. Ханна и Нава плакали, обняв меня за шею, я прижималась к ним. Сначала остановилась Ханна, а потом и Нава. Ханна всхлипнула, откинула мои волосы назад и сказала: «Все будет хорошо, мама».

Я отвезла разбитую композицию обратно, соврав, что уронила. Когда мне позвонили и сообщили о готовности, я решила, что листья и травы положат под новое стекло, но они вставили осколки на место, собрав, как пазл. Так мне понравилось даже больше.

Теперь замысловато трескалось все, как постаревшее лицо, изменившееся навсегда.

Когда мы переезжали в Нельсон, и я тревожно раздумывала о жизни врозь, пока преподаю, мы с Дэном получили грант на создание карты подземного