Аркадий предложил Герману остаться на ферме в качестве члена семьи. Герман ответил, что даже если примет это предложение, то сексуальным партнером Аркадия не станет никогда. Иначе ты его убьешь. Аркадия. В припадке ревности.

— Кхм… — Леонид почесал кончик своего точеного носа. — Способен ли я убить Аркадия в припадке ревности? Пожалуй.

— Ничего не понимаю, — пожала плечами Нора. — Ты ревнуешь Германа к Аркадию, но не ревнуешь ко мне. Почему я до сих пор жива, красавчик?

— Потому что ты наша, — ответил он серьезно, даже проникновенно. — Аркадий нормальный, Мышка нормальная. А ты — нет. Ты наша.

— Я самая обыкновенная женщина не первой молодости.

— Да неужели? Посмотри на себя. Бросив работу и квартиру в Москве, ты приперлась сюда, в эту жопу географии, и застряла тут из-за любовника, который моложе тебя на десять лет. Вместо того, чтобы процветать в столице, выходить замуж, рожать детей, покупать мебель, посещать салоны красоты, гулять на каблуках по тротуарам, проводить отпуск на Средиземном море и все такое прочее, ты не вылезаешь из джинсов и кроссовок, скачешь под проливным дождем по лесам и болотам, кормишь собой комаров, красишь волосы у сестры на кухне, врешь полиции и трахаешься с парнем, меньше всего думающем об устроенной семейной жизни. С ним на пару ты видишь и слышишь странное, не сомневаешься в существовании других измерений и дыр в ткани мироздания… Ну и кто ты после этого?

— Дура, — ответила она, смеясь.

— Но уж точно не обыкновенная.

— Не знаю, можно ли считать это комплиментом.

— Нет, дорогая. Это не комплимент, это суровая правда жизни.

— Слушай, царь Леонид, я вот что хочу спросить. Ты не хотел покидать Голгофо-Распятский скит, хотел остаться там, пусть не навсегда, но надолго, и тебя оттуда не гнали, наоборот, игумен Амвросий был готов предоставлять тебе убежище и по окончании летнего сезона. Ты чувствовал психологический комфорт, находясь среди монахов, и они принимали тебя. Но они же православные христиане. А ты… ты сидишь сейчас здесь и преспокойно рассуждаешь о контактах с призраками и прочей чертовщине. Как это соединяется в твоей голове? Ты, судя по всему, веришь в Бога христиан… во всяком случае, соответствуешь каким-то стандартам веры… и при этом дружишь с человеком, который занимается… не знаю, как это назвать.

— Даже если я верю в Бога христиан, почему бы мне не дружить с Германом?

— Потому что христианами, насколько я понимаю, это запрещено. Якшаться со всякими шаманами и друидами. Сказано же: «Ворожеи не оставляй в живых»[7].

— Это было сказано в те времена, когда матриархат начал сменяться патриархатом. Жрецы Иеговы, мужского божества, преследовали всех, кто продолжал тайно или явно поклоняться Великой Богине во всех ее ипостасях. Ворожбой, колдовством, гаданием занимались в основном женщины, отсюда эта фраза.

— Ну, хорошо. Допустим. И все же Герман, называющий себя атеистом, ведет себя как язычник. Ведь ты не станешь это отрицать?

— Разве он поклоняется каким-то богам?

— Нет, но он использует для своих целей силы, превосходящие его собственные, а это магия. Ну, то есть, наверняка это имеет научное объяснение, но в древности именно это называлось магией. Как ты на это смотришь? Теперь. Когда твоим богом стал Бог христиан. Если, конечно, стал.

Леонид отвернулся и, помолчав минуту, с мечтательной улыбкой произнес:

— Они не будут иметь чести пред Господом духов, но будут спасены во имя Его; и Господь духов умилосердится над ними, ибо Его милосердие велико.[8]

Да, трудно спорить с образованным человеком. Ладно, пусть так. Тем более никто толком не представляет, что такое «спасение».

Герман отсутствовал около часа. Когда же появился, улыбаясь своей обычной улыбкой, Нора и Леонид, уставшие сражаться с комарьем, разразились гневными воплями. Виновато моргая длинными ресницами, Герман предложил пройти еще немного на запад и, прежде чем делать рывок до фермы, посидеть на берегу ближайшего озера. День разгорался все ярче и при отсутствии ветра можно было даже рассчитывать на солнечную ванну.

— Скоро мы будем ходить в тулупах и валенках, дети мои, — вздохнул он. — Зимы здесь суровые. Так что ловите последние ласковые лучи.

— А комары?

— Ну что комары… Комары — не слоны, насмерть не затопчут.

Озеро, небольшое и тихое, лежало темным зеркалом прямо в чаще леса. По берегам его высились хвойные и лиственные деревья, ближе к воде зеленела густая трава. Леонид выбрал небольшую круглую полянку, освещенную солнцем, и расстелил там свою джинсовую куртку. Но сам этой подстилкой не воспользовался, сел у самой воды и уставился в пространство. Тем лучше для избалованных горожанок с нежными пятыми точками! Опередив Германа, Нора быстренько заняла готовое место. Но не успела насладиться триумфом, как наглый мальчишка захватом за шею опрокинул ее, уложил головой прямо на какие-то мелкие сиреневые цветочки.

— Герман! Отпусти сейчас же!

— Не отпущу. Ни сейчас, ни потом.

— Я тебя укушу!

— Конечно, укусишь. — Бормоча хрипло, сквозь зубы, он ловко стаскивал с нее одежду. — Это придаст нашим играм необходимый оттенок естественности. Все самки кусаются в живой природе, и охотнее всего они кусают своих самцов.

— Черт… — прошептала она, чувствуя, что он уже входит в нее и его не остановить. — Ленька же здесь.

— Хочешь и его тоже?

— Как ты смеешь предлагать такое порядочной девушке?

— Непорядочной девушке я бы своего друга не предложил!

Сладость этого неожиданного, неуместного совокупления посреди первозданного леса в той части острова, куда редко забредал человек, была совершенно невыносимой. Плюнув на присутствие Леонида, Нора закричала. Ее согнутые в коленях ноги рефлекторно сжали бока Германа, ногти сами вонзились в его спину под расстегнутой рубашкой. Он гортанно усмехнулся и, как всегда в таких случаях, напор его возрос.

— Давай, давай, — зашептала Нора, прикрывая глаза, чтобы не отвлекаться от своих ощущений. — Дай мне свою силу, мальчик… свою силу…

Рядом с ней зашуршала трава, сквозь сомкнутые веки она уловила колебание света и тени. Губы, вкуса которых она не знала, прижались к ее губам, требуя поцелуя.

— Царь Леонид! — воскликнула она, уклоняясь.

Его лицо, лицо молодого бога, нависло над ее головой.

— Жаль, что ты не захотела меня, сестренка, я смог бы доставить тебе удовольствие.

Он приподнял голову и встретился взглядом с Германом. Оскалившись, тот потянулся навстречу, их губы соприкоснулись. Глядя на это снизу вверх, Нора тоже пожалела о своем отказе, но не признаваться же теперь! Нет-нет, ни в коем случае. Зажмуриться, запрокинуть голову, слегка приоткрыть рот… В ту же минуту Леонид ее поцеловал. Это был глубокий любовный поцелуй, который совпал с оргазмом. Нору накрыло и понесло. А дальше