Это место находилось высоко над городом, высоко над облаками и миром. Лукас перегнулся через перила. Его глаза скользили по длинной полосе огня, терявшейся в тумане и темноте, – по реке лавы в невидимой сети энергетических полей, поднимающейся над холмом и круто падающей в долину; и его разум следовал за этим зрелищем в диком головокружительном полете. Он поддался опьянению. Желанию. Гибели.

«Язык чистой плазмы простирается над бесконечной пропастью, возвышается над ущельем, тянется к тебе… протянулся из дальней дали к подошве твоих ботинок». Лукас слышал его зов каждой клеточкой тела, чувствовал его подавляющую силу. Она вибрировала у него в голове.

«Прыгай».

Лукас наклонился еще ниже. Смерть от огня. Опьяняющий, пронзительный ужас долгого падения. Это была точка хрупкого равновесия, балансирование на грани. Под его пальцами скользила облупившаяся перекладина железного ограждения, огибавшего всю смотровую площадку. Он чувствовал ее холод. Как она хрупка. Как совсем не защищает от этого голоса. Как она ничего не значит.

«Ты боишься, Лус? Всего лишь четыре месяца, два десятка недель – порядка ста дней, сто`ят ли они чего-нибудь? Если так – то неисчислимо мало.

Ты просто выбираешь способ.

Некоторые из них лучше.

Прыгай!»

– У нее такой же стиль, как у Донны, – прозвучал голос Пинки поблизости. – Но немного перебарщивает с дугами. Но в целом неплохо, а? Учитывая, что ей всего тринадцать!

Лукас рассмеялся. «Смерть от огня?» Его рассмешили свои же собственные мысли. То, что плазменная дорога горит, – это, конечно, лишь иллюзия. Цветной эффект, особое преломление света, сменяющиеся оттенки алого и оранжевого при взаимодействии трассы и лыж. Для зрителей совершенно безопасно, безвредно. На самом деле герданская плазма была не теплее воздуха. Но и не крепче. Она разливалась под смотровой площадкой, перетекая в открытом пространстве, будучи совершенно нестабильной поверхностью. Если прыгнуть без лыж прямо на трассу, то просто провалишься сквозь нее, а внизу разобьешься с той же вероятностью, как любой, кто прыгнет с моста.

Опасное развлечение.

Лукас задержал взгляд на крошечном пятнышке, несущемся по трассе, – это была Хизер Ли, девушка из команды Пинки. Немного качнувшись, Хизер мастерски пронеслась над одной из стремительных, искрящихся золотыми бликами волн.

Невдалеке была труба – узкая шахта, выходящая этажом выше на бурное поле приливов. Достигнув трубы, Хизер под четко просчитанным углом нырнула внутрь. Лукас вспомнил карту: эта трасса состояла из четырех уровней, на каждом из которых был свой тип рельефа. Хизер преодолела болото, полное препятствий, холмов и ям, и добралась до участка, прозванного языком ледника, – череды идеально гладких вогнутых плоскостей, по которым лыжи неслись почти без трения. Теперь ей оставалось лишь поле приливов, а затем последний склон. Лукас смотрел, как девушка в черном комбинезоне с идеальным чувством равновесия спускается спиралью по узкой рампе, и почувствовал прилив ностальгии. Манящий свист лыж, на бешеной скорости скребущих по металлической полосе, так и звучал в его ушах, и это воспоминание наполнило его пьянящим чувством опасности. Вместе с Хизер его мышцы невольно напряглись, пока он подсознательно готовился к удару, после которого нужно удержать равновесие, когда лыжи вновь приземлятся на беспокойный рельеф энергетического поля.

Хизер выехала из трубы на волнистую поверхность.

– Плохо! Слишком медленно! – крикнул он.

Теперь было ясно видно: удар отбросил ее в сторону, так как скорость была недостаточно велика, чтобы поле вокруг лыж выравнивалось само по себе. Хизер старалась компенсировать это короткой дугой, но зря теряла время. Затем она попыталась его нагнать, весьма рискованно скользя. Даже с площадки было видно, как от ее лыж разлетаются искры. Она успешно преодолела поле приливов, прыгнула с края оврага, пролетела довольно большое расстояние по воздуху и приземлилась в пятнадцати метрах ниже. Там она немного пошатнулась, что не осталось незамеченным.

– Прыгать боится, – констатировал Лукас. – Но в целом катается хорошо, Пинки. На приливах даже лучше, чем Донна.

Он вздохнул и тут же рассмеялся сам над собой.

– Ну, не принимай меня всерьез! На меня напала старческая чувствительность, воспоминания о молодости и все такое. Я чувствую себя динозавром, которого разморозили, и теперь ему приходится разговаривать с людьми.

– Не хочешь прокатиться? – сказала Пинки.

– Чего? – Лукас посмотрел на нее не веря своим ушам. – Это что за идеи! Я не сумасшедший, чтобы в таком возрасте пытаться побить рекорд в падениях. Мне нужно сохранять достоинство!

– Неужели тебе совсем не хочется?

Он провел рукой по волосам.

– Я тебя умоляю! Я не стоял на трассе – подожди-ка… лет восемь! А до этого лет восемь – только как лыжник выходного дня.

– К счастью, сегодня как раз выходной. А гоночная трасса хороша тем, что под ногами никто не путается. Ты чертовски хорошо катался, Лукас. Такое не забудешь.

– Пойми, если я и выберусь, то последствия будут на всю оставшуюся жизнь!

Пинки улыбнулась: теперь она знала к нему подход.

– Если ты не хочешь попробовать, то почему на тебе эти ботинки? Обычно ты носишь мягкие герданские туфли, на которых лыжи не закрепить, и смотрите-ка, именно сегодня на тебе нормальные ботинки на плоской подошве! С ними, конечно, гоночного качества не будет, но для катания выходного дня вполне сойдет. А внизу в клубе полно запасных лыж.

Лукас беспомощно покачал головой.

– Пинки…

– Давай, беги за ними! Иначе ты и правда будешь жалеть всю оставшуюся жизнь.

Она отвернулась и взглянула на трассу, по которой как раз спускалась еще одна ее подопечная. Пинки включила рацию.