Другое дело: нужна ли самим детям такая жизнь? Согласились бы на нее Марк, Боб, осознавая, что с ними? Согласился бы Ханнес?

— Здравствуй! У тебя все хорошо? Ты грустная, — подходя к жене, говорил Телль.

Фина слышала его, как через стену. Она сделала шаг навстречу, но слабость накрыла ее.

— Как же долго вас не было, — призналась она мужу.

Обняв сына, Фина прижалась к нему.

— Мама, — держал ее Ханнес. — Как ты? У тебя все хорошо?

— Теперь да, — собралась с силами Фина.

Телль всматривался в лицо жены. Пока их не было, Фина изменилась. Еще она выглядела уставшей.

Дома Телля с Ханнесом ждал горячий пирог, который Фина испекла утром. Она не то чтобы совсем не верила в их спасение, а просто подумала: если муж с сыном вернутся, надо же чем-то обоих кормить. Едва Фина разрезала пирог, Ханнес набросился на свой кусок. Телль ел не спеша и больше смотрел на жену, чем в свою тарелку.

Нет, все-таки Фина не изменилась за эти недели. Как она прожила их в одиночестве? В отличие от Телля, для общительной, открытой Фины, оставаться одной было испытанием. Отсюда, наверное, и усталость. Ничего, теперь они вместе.

— Странно, — говорил матери Ханнес. — Там город меньше нашего намного, а есть аэропорт, самолеты. У нас этого нет.

— У моря города немного другие, — отвечала, гладя руку сына, Фина.

Когда Телль рассказал о том, как они жили у Нины, жена задумалась.

— Она бы вас оставила у себя, — сказала Фина. — Надо было попросить.

— Да ну, там нацпол следил за нами, — не согласился Телль.

— Думаю, она нашла бы выход из этой ситуации.

Телль решил: надо попытаться снова уехать. Он даже договорился на работе, что его отпустят. Но разрешения на выезд в городской управе ему больше не дали.

— Раз в год. В этом году вы уже ездили.

Хорошо, что он не успел поделиться с Финой о своих планах. Сам Телль привык к неудачам, но вот для жены это стало бы еще одним ударом. Он жалел Фину, поэтому до сих пор не мог ей рассказать о своем разговоре с Ханнесом и о том, какое сын принял решение. Понимал Телль, что и молчать нельзя, тем более — дней у них оставалось все меньше.

Рассказал Фине сам Ханнес. Он видел, что отцу не хватает духа, а мать скоро не будет находить себе места. Фина слушала сына, не отводя глаз, хотя от стыда и бессилия ей хотелось зажмуриться, и не прерывая, хотя слова Ханнеса рвали ей сердце.

— Вы можете не принимать решение этой инспекции или комиссии. Но есть и мое решение. И оно — такое, — закончил сын.

Мать опустила взгляд. Ханнес подумал, что она смирилась, но Фина смотрела на него уже по-другому. В ее глазах сын видел гнев.

— Ответь сам себе: ты согласился бы умереть, не будь этого решения?

— Конечно нет, — Ханнес, чуть улыбнувшись, взял Фину за руку. — Мам, не сердись на меня.

— Я не на тебя сержусь, — покачала головой мать. — Ты один здесь молодец.

Нет, сын не сдался. Ханнес просто хочет спасти ее с Теллем. И он знает, что сделать это можно только так.

— Ты даже не представляешь, какой у нас замечательный сын! — сказала Фина мужу, дождавшись, пока Ханнес заснет.

Своим тугим, неповоротливым умом Телль понял, что за разговор у них был.

Детский мир

Телль с Финой отдавали себе отчет в том, сколько у них остается дней. Они понимали, что и Ханнес это знает, но спросить про такое у него не могли. На работу по утрам родители выходили с тяжелым сердцем. Шли молча, и каждый переживал об оставшемся дома сыне.

— Как ты думаешь, Ханнес действительно спит, когда мы уходим? — не выдержала однажды Фина.

Телль остановился. Опустив руки в карманы, он сосредоточенно нахмурился.

— Да, — подумав немного, уверенно кивнул Телль.

Фину ответ мужа не успокоил.

— Почему ты так считаешь?

— Сын бы вышел из комнаты или начал читать, а для этого — включил бы свет.

— Почему ты не думаешь, что он просто лежит, дожидаясь, пока мы уйдем, чтобы нам было спокойнее? А мы ведь его оставляем на весь день. Весь день он один на один с мыслями о том, что его ждет! Получается, сколько дней Ханнес проводит так? Мы должны быть с ним рядом, но, вместо этого, идем на работу. Нужна такой ценой эта работа?

— Ты сама говорила, что у Ханнеса должно быть свое время, когда он может побыть один… — начал Телль.

— Верно. Но ты сам посчитай, сколько у нас из-за работы остается времени на сына? Не знаю, как ты, а я захожу в кабинет и сразу забываю обо всем, кроме того, что у меня на столе. А в конце дня, спохватившись, бегу домой. Получается, в нашей жизни работа важнее всего.

Фина была права абсолютно. Но как по-другому — ни она, ни Телль не представляли. Бросить работу? Хорошо, — а на что потом жить? Да, работа затягивала. Да, она забирала время, жизнь, но она еще и отвлекала. В этом трудно признаться, но невозможно, просто невозможно думать только о том, что будет с Ханнесом.

И все же Телль понимал: пройдет время, и они с Финой станут горько жалеть об этих прожитых не рядом с сыном часах, которые за столько лет сложились в годы.

На перекрестке, где их пути расходились, Фина повернулась к мужу.

— Все-таки они знают, что делают. Чем дольше тянется время, тем тяжелее нам. А быстро исполнил их решение — и все сразу закончилось. Они это знают. Одно одинаково: что ждать до последнего, что сделать все быстро, — все равно с этим жить.

Вздохнув, Фина пошла своей дорогой.

— До вечера! — крикнул жене Телль.

Фина словно не слышала его. Глядя ей вслед, Телль думал, что, наверное, сейчас от него нужны были какие-то другие слова.

***

Фина договорилась с Ханнесом, что после работы они пойдут в магазин посмотреть домашних животных.

— Думаешь, уместно сейчас кого-то покупать сыну? — с сомнением спросил Телль жену.

— Ханнес и так жил без многого из того, что было у других ребят, — в голосе Фины звучало сожаление. — Мы очень виноваты перед ним. Тут уже что ни делай — всего мало.

Ханнесу было четыре годика, когда он попросил у мамы котенка или маленькую собачку. Фина хотела купить щенка, однако это оказалось