Шрифт:
Закладка:
Прошлая жизнь. 1918 гол
Александр Шляпников, «товарищ по несчастью», отправленный Лениным вместе со Сталиным в Царицын с твердым наказом без хлеба для голодающего Петрограда не возвращаться, пихнул перед собой изрядно помятого мужичонку, а сам устало сполз по стене и прикрыл лицо поношенным картузом.
– Все! Больше никого не нашел. Цеха пустые. Станочный парк разграблен.
Сталин выругался, пнул со злости обломок кирпича и, схватив мужичка за шиворот, прошипел с сильным кавказским акцентом:
– Кто таков, что тут делаешь?
Мужичонка икнул, выбросив в сторону Сталина шлейф сивушного перегара, со второго раза собрал в кучку расфокусированное зрение и довольно бодро, хоть и заплетающимся языком, ответил:
– Ларин Илья, уполномоченный завкома железнодорожных мастерских, направлен товарищем Зайцевым для организации товарного обмена…
– Какой Зайцев? Какой обмен? У нас хлеб! Нам нужны паровозы, вагоны! Нужны ремонтники! Где все? Почему мастерские не работают?
Завкомовец еще раз икнул, опасливо посмотрел на стоящих рядом со Сталиным красноармейцев, но откуда-то изнутри в нем начал подниматься революционный пролетарский протест от такого бесцеремонного отношения.
– А в чем, собственно, дело? Кто вы такие? Что тут рас-команд овались?
Шляпников сунул под нос оскорбленному гегемону ленинский мандат и повторил с железом в голосе:
– Где администрация? Почему не работают мастерские? Кто отвечает за ремонт подвижного состава?
Мужичок бухнулся на битый кирпич и, перейдя из вертикали в полугоризонталь, почувствовал себя более уверенно.
– Значит так, товарищи из Петрограда. Завком принял решение на этой неделе не работать!
– Как не работать?! Почему?! – буквально взорвался Сталин.
– А ты на глотку меня не бери, – совсем освоился в обстановке Ларин, – мы еще не таких видали! Сейчас не царское время! Трудовой коллектив решил не работать – и баста! Раньше нас все эксплуатировали, а теперь мы сами принимаем решения.
Шляпников зло сплюнул вязкую слюну и вопросительно посмотрел на Сталина.
Сталин окаменел. Завкомовец слово в слово повторил его мысли, которыми он успокаивал себя во время поездки по заснеженному полумертвому Петрограду. «Стало быть, так тоже можно трактовать свободу трудящихся? Вот такое, значит, „светлое будущее“? Ах ты, сын ишака!»
И чувствуя, как из груди поднимается в голову горячая волна гнева, Сталин развел руками и буквально шепотом произнес, стараясь не глядеть на икающего гегемона:
– Ну а что поделаешь, товарищ Шляпников? Если пролетариат решил отдыхать, так тому и быть! Не можем же мы идти против воли трудящихся, не правда ли, товарищ Ларин?
Пьяненький завкомовец послушно начал кивать головой с такой интенсивностью, что, казалось, шея не выдержит заданной амплитуды.
– А что, товарищ Ларин, не прогуляться ли нам тут недалеко?
– Куда? – заинтригованно встрепенулся Ларин.
– Да вот, к ближайшей стеночке, где мы шлепнем тебя и весь твой завком за саботаж и вредительство делу пролетарской революции…
С последними словами красноармейцы синхронно подхватили обмякшего завкомовца, пытавшегося схватить наркома за рукав, но Сталин уже шел прочь, шепча под нос что-то о сознательных трудящихся, которым надо только отдать заводы, а дальше они уже сами все правильно отрегулируют и рождение царства труда станет просто неизбежным…
* * *
Император не заметил, что давно сошел с брусчатки и брел неприкаянно по покрытому свежей зеленью газону под изумленными взглядами охраны. Виновато улыбнувшись, он вернулся на привычную «тропу». Удивительная штука – человеческая память. Она позволяет забыть, что делал утром, но бережно, в мельчайших деталях хранит все, что происходило полвека тому назад… «Так, стоп! Хватит копаться в прошлом, оно уже никогда не будет прежним будущим! Надо еще раз проверить диспозиции в настоящем».
Со стороны могло казаться, что он мечется, как загнанный волк в клетке, обложенный со всех сторон охотниками и обжигаемый изнутри огнем бунта. А он скрупулезно повторял геополитический сценарий своей самой первой и оглушительной победы – Сталинградской. Единственная разница в том, что нацисты в 1942-м рванули на берега Волги по своей воле и при его активном сопротивлении, растянув коммуникации и ударные соединения в виде указательного пальца. Здесь же, умудренный опытом, он сам заманивает врага в медвежий угол, притворяясь слабым, немощным, глупым, да еще дразня сладкой морковкой.
Особенность политиков и спецслужб Российской империи – воспринимать внутренних и внешних врагов как обособленные, не взаимосвязанные явления. А это совсем не так. Там, где появляется чужой, всегда найдется предатель. Внешний враг генерирует пятую колонну, внутренний, хочет он этого или нет, работает на него. Эту связующую нить можно проследить по судьбам борцов с режимом, запросто превратившихся из пламенных российских революционеров в законопослушных успешных западных буржуа. Чего стоит хотя бы жизнь одного из главных застрельщиков восстания на «Потемкине» матроса Вани Бешова, оказавшегося вдруг зажиточным владельцем целой сети ресторанов на Туманном Альбионе[53].
Без внешних побед не будет внутренних. Чтобы что-то изменить внутри России, требуется разгромить врагов и уберечься от «друзей». Любое сражение с внешним агрессором неминуемо превратится в битву с пятой колонной, а попытка задушить пятую колонну гарантированно повлечет внешнюю агрессию. Чтобы побеждать в таких условиях, нужно самому определять место и время драки, а не ждать, когда враг выберет для себя комфортную диспозицию.
Зная подлую натуру британцев, воюющих чужими руками, крайне важно было вывести их на первый план. Победа над любой другой державой не приведет к разгрому внутреннего врага и не позволит справиться с глубоко закопанным национальным комплексом неполноценности. Важно было заставить британского льва взреветь, чтобы он сам полез в драку. Англосаксы отодвигают союзников в сторону, когда речь идет о крупных барышах…
Император создал им эту иллюзию. Они идут, уверенные в своем численном превосходстве и техническом совершенстве, даже не подозревая, что ни того ни другого у них уже нет. Осталось убедить в этом Россию.
Отечество начала XX века безнадежно больно западничеством. Среди дворян эта болезнь распространилась еще во времена Петра I, а клинической она стала с приходом массового образования, поразив всех революционеров. Усугубил течение заболевания серьезнейший комплекс неполноценности, полученный после Крымской войны, обострило – катастрофическое индустриальное отставание. Все вместе взятое вылилось в пещерный нигилизм наиболее просвещенных слоев населения. «Чем хуже, тем лучше!» – этот удивительный лозунг кочевал из студенческих аудиторий в гвардейские казармы, из великосветских салонов в революционную среду Требуется одновременно выкорчевать западный фетишизм и крепко сплетенный с ним отечественный фатализм.
Всю сознательную жизнь в сердце
