class="a">[110] от вшей и прочей заразы. Каждому сунули под мышку коричневую робу военнопленного с желтыми ромбовидными нашивками на спинке куртки и штанинах брюк. Себастьян только что сменил одну форму на другую, и это заставило его снова почувствовать себя винтиком в машине. Будет ли он когда-нибудь свободным?

Следующие пять дней он провел в мыслях об Элиз, пока его гоняли по очередям, и от усталости и беспокойства ломило кости. Он жалел, что у него нет ее фотографии, и все, что у него осталось – это воспоминания. Вот Элиз дерзко смотрит на него, и он робеет под ее взглядом. Элиз с широко распахнутыми от страха глазами следует за ним по коридорам гестапо. Элиз в его постели, склонив голову ему на грудь, нежно проводит пальцами по его ребрам. Элиз умоляет его пойти к ней домой. Он всегда прерывал поток воспоминаний на том роковом моменте.

На пятый день его посадили на поезд до Нориджа – еще бы знать, где это. Он уставился в окно, разглядывая узкие дома с террасами и крошечными двориками, выстроившиеся вдоль железнодорожного полотна, и ни одного деревца в поле зрения. Все выглядело безнадежно усталым и серым. Когда же поезд, пыхтя, выехал в сельскую местность, открылись просторы, и Себастьян увидел большие поля, разделенные густыми живыми изгородями; лучи солнца, пробиваясь сквозь тяжелые облака, освещали зеленые полосы лесов. Некоторые мужчины уже сбивались в группки. Нравится это или нет, они нуждались друг в друге, но Себастьян пока не был готов к общению. Он просто хотел, чтобы его оставили в покое.

Когда поезд наконец остановился, заключенных вывели со станции к ожидавшему их грузовику. Компания местных парней шипела и кричала им вслед:

– Чертовы фрицы! Теперь вы получили то, что заслужили! – Плевок угодил Себастьяну в щеку, и, вытирая слюну, он увидел маленького мальчика на руках у матери, размахивающего британским флагом.

Грузовик отвез их в поместье, занимающее большую территорию, где были возведены бетонные бараки с крышами из гофрированного железа. Элегантно одетый британский офицер обратился к немцам через своего переводчика.

– Добро пожаловать в Марбери Холл! – громко и четко произнес переводчик. Заключенные молча слушали, и Себастьян ждал, что офицер начнет выкрикивать приказы, но тот перешел на другой тон, приличествующий скорее директору школы, чем военному коменданту. – Вы, мужчины, до сих пор знали только диктатуру. И мне искренне жаль вас. Но здесь, в Великой Британии, вы познаете демократию.

Некоторые заключенные переглянулись, цинично приподняв брови. Себастьян безучастно смотрел прямо перед собой, зная, что, как только эта маленькая речь закончится и пленные будут предоставлены самим себе, ему придется остерегаться нацистов.

И действительно, сразу после того, как заключенных распределили по баракам, худшие опасения Себастьяна подтвердились; он оказался в западном лагере. Как пронацист, поскольку состоял в гитлерюгенде.

Как только мужчин выпустили побродить по лагерю, некоторые неторопливо направились к ограждению из колючей проволоки, приветствуя Kameraden[111] нацистским салютом. Себастьян закрыл глаза, страшась того, что может произойти, если его поприветствует офицер СС. Жаль, он не мог сказать коменданту, что его поместили не в тот лагерь. Безумная идея – собрать всех нацистов вместе. Черт! И как ему теперь выживать?

В тот вечер их разместили в бараках по пятьдесят человек. Раскладные кровати стояли в два ряда, а дальний угол занимали пять столов со скамьями. Когда они сели ужинать, двоих послали на кухню за едой и большим чайником с чаем. Остро осознавая, что находится среди нацистов, Себастьян упорно смотрел в стол, стараясь не привлекать к себе внимания. В ту ночь он почти не спал; приглушенные разговоры долетали до его ушей, тайные группки уже формировались.

На следующий день всех отправили на строительство новых бараков. Работа приносила облегчение, и, замешивая цемент в паре с другим заключенным, Себастьян вдохнул полной грудью, оглядываясь вокруг.

– Опять дождь, – прокомментировал напарник, поднимая глаза на серое небо.

Себастьян изучал его лицо. Он не выглядел подлым; пожалуй, с ним можно было бы поболтать.

– Похоже на то. Давно ты здесь?

– Две недели. Они подобрали меня в Остенде. Я был в бегах. – Он прислонился к бетономешалке. – В каком-то смысле это было к лучшему. Я умирал с голоду. Но такого я не ожидал. – Он огляделся по сторонам. – Здесь чертовски страшно.

Себастьяна удивило то, что парень открыто высказывает свои опасения.

– Ты тут поосторожнее, – продолжил он. – Я смотрю, ты держишься особняком, ни к кому не присоединяешься. Им это не нравится. В общем, будь начеку, иначе над тобой устроят самосуд. Они вешают таких, как ты.

– А как же охранники?

– Эти все спишут на самоубийство. Им плевать. Одним нацистом меньше. – Он покачал головой. – Мы в полной жопе.

Стремительной походкой к ним приблизился другой заключенный.

– Heil Hitler! – Он вскинул руку в нацистском приветствии. Новый друг Себастьяна поднял руку в ответ.

Но Себастьян лишь пристально смотрел на нациста. Он больше не мог зиговать. Физически не мог. Даже для того, чтобы остаться в живых ради Элиз. С минуту они не мигая смотрели друг на друга, и Себастьян чувствовал, как колотится сердце.

Быстрым, как молния, броском нацист схватил руку заключенного, согнул ее и заломил за спину.

– Смотри и учись! – рявкнул он, перекрывая крики несчастного. – В следующий раз мы придем за тобой.

Вопли мужчины становились все громче, разрывали душу. Это был излюбленный нацистский метод запугивания: мучить одного на глазах у другого. Гнев и ненависть захлестнули Себастьяна, адреналин бушевал в крови. Он выхватил лопату из бетономешалки. Одним ловким движением занес ее над головой, а затем со всего размаху шмякнул нациста по лицу. Застигнутый врасплох, раненый схватился за голову и повалился на землю. Кровь хлынула из глубокой раны на его скуле.

– Черт! Черт! Какого хрена ты это сделал? – крикнул другой заключенный.

Себастьян поднял лопату, оглядываясь по сторонам, готовый защищаться, понимая, что теперь охоту откроют на него.

Он не ошибся. Группа из примерно десятка заключенных бросилась на него; лица нацистов раскраснелись от ярости. Он отступил назад, держа лопату перед собой. Но первый удар пришелся ему в живот, второй – по почкам. В глазах потемнело, и он рухнул на землю.

Сбежались охранники, крича и размахивая дубинками, опрокидывая заключенных на землю, впиваясь коленями в их спины, сковывая запястья наручниками. Себастьян ожидал, что его бросят в одиночную камеру, но вместо этого оказался в комендатуре.

– Ты ударил своего товарища по заключению. – Офицер, сидевший по другую сторону стола, обратился к нему по-немецки.

Себастьян, согнувшись пополам в агонии от удара по почкам,