Шрифт:
Закладка:
— Сейчас погоди, он ещё и облезет, и почернеет, — утешительно пообещал Ларик. Иначе ему было трудно скрыть, что он на самом деле переживает за Настю.
— Да тьфу на тебя! Чего к девчонке пристал? Ничего не почернеет, сейчас салом гусиным смажем, компресс положим, и через недельку всё, как рукой снимет, прыгать начнет, — Пелагея бесцеремонно отодвинула Ларика, придя из кладовочки с тряпицей и банкой гусиного жира.
Ну, прыгать — не прыгать, а ковылять, стараясь на припухший палец не наступать, Насте пришлось долго. Директриса не упустила случая, чтобы провести воспитательный «момент», как неосмотрительность может подвести товарищей в бою, той девчонке было стыдно. Мальчишки были готовы свою вожатую на руках поднимать на второй этаж — половина мальчишек была влюблена в Настю, и иногда вечером её провожала до дома целая толпа ребятишек.
Леон, когда случалось, шел за ними и умилялся Настиной популярности. У этой девочки явно был ключик, открывающий сердца. И ещё у неё была и острая пика, протыкающая некоторые сердца насквозь. Это он по себе знал, стыдился этого и ничерта с собой поделать не мог. Это было наваждение, проклятие, морок-стыдобища, заговор каких-то сил против него, невозможное совпадение и страстная мечта, которую Стаси довольно жестко пресекала: «Лео, ты просто должен быть рядом, но не более того. Я её тебе доверяю, я верю в тебя, любимый».
— Стаси, а вдруг ты ошиблась? — но смотрящий возвращал его к действительности: «Разве она хоть раз ошиблась? Ни разу. И ты это знаешь.»
А он готов был бы ждать её, сколько угодно, пока она вырастет, наслаждаясь роскошью её ничем не замутнённой юности.
Да только не для него она росла, — это легко читалось в её глазах, когда она смотрела на Ларика. Только и Ларик тоже был не для неё, и это тоже легко читалось по его рассеянному взгляду.
Леон часто бессонными ночами размышлял и гадал: «К чему это всё? Что от меня останется после этого горнила? Ведь я до пепла уже выгорел? У меня на губах вкус пепла, и жизнь стала пеплом. И на вот тебе, на дне — подарок! И такой драгоценный. Зачем? Стаська, пожалей ты меня! Это слишком. Даже и пепла не останется… — Леон уже знал, что это за драгоценная штучка второй раз выплавляется в его душе. Уже знал. Но он так же точно знал, что никому и никогда не удалось дважды войти в одну и ту же реку счастья. Никогда. И всё-таки он не мог и не хотел исключать, пусть совершенно фантастический, дикий до сумасшествия и невозможно прекрасный случай. Вопреки её письму даже.
К слову, интересно, жизнь (или кто?) распоряжается нашими судьбами. Если бы людям рассказали точный осуществившийся сценарий их жизни через десять лет, — они бы все без исключения рассмеялись в лицо говорящему.
Ларик бусиков не оценил, вернее сильно фыркнул, когда увидел их.
В Рождественский вечер бабушка Марфа поблагодарила Леона за торт, конфеты к празднику и за подарки — он им привёз железные коробочки с чаем, которые и достать-то было уже нигде невозможно. А он достал где-то. И бусы похвалила. Ларик только губой дернул. Не нравилась ему эта история: «Зря Настя подарки принимает. Все же знают про бесплатный сыр? А Ворот ещё тот мышелов! Все об этом говорят. И чего не женится?! Всё есть, живи — не хочу».
Но впрямую спросить его об этом Ларик не мог. Такие вопросы мужик мужику может задать только в очень сильном подпитии. Когда всё позволено на дружеской ноге. А такого между ними пока не случалось. Поэтому Ларик по отношению к Насте становился только строже и ворчливей, а бабушки, как песка им в глаза насыпали, принимали этого старого лиса, как гостенька дорогого. Ларика это бесило, хотя он понимал, что никто для него самого столько не сделал, сколько Ворот, как панибратски он его называл про себя, как, впрочем, и все мужики. Было что-то в этой кличке соответствующее Леону. Прочность и надежность. Ворот, одним словом…
В первые дни нового года из райисполкома пришло приглашение приехать всей хоровой группе на обмеры в ателье в город. Поехали всей компанией, обмерялись, выбрали на смокинги черный бостон и на отвороты тяжелый черный атлас. Представляя себя в этих костюмах-кузнечиках, — как обозвал их Ванятка Мятлев, самый маленький и задиристый, как и все маленькие крепкие мужички, — мужики покатывались от хохота. Особенно, когда представляли, как они на сцену перед своими, деревенскими выйдут, которые их и в кирзачах, и босиком видали. Перед посторонними-то можно шею тянуть, как будто бы всегда так и было. А перед своими не больно потянешь, сразу таким прозвищем на всю жизнь склеят, что не отлепишь, поэтому они этого обречённо побаивались в душе, но бодрились. Вечером, после всех обмеров и утрясания моделей мужики уговорили Ворота и Ларика в ресторан завернуть по такому случаю. Это же грех — не пропустить по рюмашке, совсем же новая жизнь впереди нарисовывалась.
— А как это вы в ресторан пройдёте, если столик заранее не заказывали? — Ларик насмешливо окинул взглядом мужиков. Перед ателье он успел сбегать до дома, захватить старый песенник, который бабушка Муза давным-давно подарила Эльке на какой-то праздник.
— А чо, надо заранее?
— Конечно.
— И чо теперь делать? Вот так, на сухую? В кои-то веки выбрались, — Ванятка был расстроен.
— Подождите, я сейчас. Попробую договориться, — Ворот вернулся в ателье, очаровательно улыбнулся, достал из кармана шоколадку и попросил у приёмщицы разрешения воспользоваться телефоном.
— Только недолго. Заведующая увидит, головомойку нам обоим устроит.
— Не устроит. Мы особые заказчики.
— Да ей пофиг. Тут таких особых толпы порог обивают каждый день. Берёт на пошив только по особому блату.
— Вы не волнуйтесь. Я по большому блату и есть… Ольга? Привет. У меня тут проблемка небольшая. Посоветуй…
В «Рубине» они устроились неплохо. Поняв, что они не простые гости, а
