— Слушай, Ларик, а как у тебя шестнадцать-то получилось? — язвительно спросил его Ванятка, самый пострадавший,

— Так я же себя не считал. Чо мне себя-то считать? — ответил, поперхнувшись Ларик и довольно захохотал.

По правде говоря, хорошо, что иногда родители бывают далеко и не знают, по какому льду скользит их сынок с друзьями. Нервы целее остаются. Обошлось же? В молодости тело иногда вовлекает своего хозяина в такие, невообразимые и невозможные в нормальном психическом состоянии приключения, что по прошествии лет диву даёшься: «И как я выжил тогда, не погиб, не пристукнули, не взорвался, с ума не сошел?»

А потому, может, и выжил, что сумел довериться умному инстинкту, а не глупому экзальтированному уму? И выжил, и поумнел… немного.

С шитьём костюмов к мужикам пришла уверенность, почти мистическая, что теперь-то уж точно всё получится, и Ларик с Ираидой душу, конечно, из них вытряхнут, но хор сделают отменным. Даже несмотря на вопли Пятакова.

Нет, директор совхоза Пятаков Захар Архипович, был не против художественной самодеятельности.

— Ни боже мой! — как говорил он, чтобы ему и правда поверили, что он не против хора.

Он был против разбазаривания квалифицированной рабочей силы и использования её не по назначению.

— Вы поймите, это же пятнадцать классных специалистов! Кого я на их место поставлю? А зарплату им кто будет платить? Вы? — резонно спрашивал он кого-то по телефону. Услышав ответ, Пятаков сник. Да и что другое можно было услышать из уст председателя райкома?

— Да, понятно. Да понятно, что такое раз в сто лет празднуем! Хорошо, мы подумаем, но и вы нам помогите. Наша заявка сколько уже в отделе снабжения исполкома лежит? Посевная через четыре месяца! Вы понимаете, что вы меня без ножа режете? И ещё! Вы нам со стройматериалами обещали помочь. Чем я новый универмаг достраивать буду? Ну,… так ещё пойдёт, — не слишком быстро соглашался Пятаков, лихорадочно вспоминая, что ещё можно сейчас выцыганить, пока секретарь немного сдал на попятную. — Но ты там себе это отметь, — резко переходя на «ты», когда чувствовал явную слабину, заявлял твёрдо Пятаков, — я на следующей неделе подъеду за подписью. А ты как думал? Вы меня поимели, ну и я вас. Да разговаривал я с нашим парторгом, дружно мы с ним живём, изворачиваемся тут, как ужи на сковородке. Были МТС — мы заботы раньше не знали… Да не критикую я линию партии, просто думаю, как комбайн вот мне купить, на какие такие шиши? Ага, щас! Кредит! За кредиты тоже платить надо. Ну и всё! — Пятаков хлопнул трубкой по телефону.

— Много вас там начальников на нашу голову. Навытяжку сейчас можно и не стоять. Раньше, если бы не продналог, хлебом бы засыпались, теперь скотину кормить нечем, только кукуруза ваша нас и спасёт. Как же! Щас! Ладно, хоть от подворья отвязались, — тихо и бессильно ворчал Захар Архипович. Столько над ним пронеслось всяких реформ и модернизаций, что он давно понял, надо отсидеться по мере возможностей, переждать, перетерпеть все эти вихри усовершенствований, слияний и разделений, а то долго он так не протянет, а так хотелось с удочкой бы на бережку посидеть на пенсии иногда. А с хором? Ну что? Блажь очередная. И откуда у Воротова такие связи? И костюмы им пожалуйста, и клуб под орех отделали, и инструменты с книгами привезли. Одна приятная надежда поселилась в сердце Пятакова — несколько девчонок крепенько к себе солдатиков-танкистов привязали. А это ж — трактористы готовые! Пятаков в каждом мужике прежде всего работника видел, потом уже человека.

Директор из принципа не ходил слушать хор: «Ещё наслушаюсь! Тут голова и так трещит: и за репетицию зарплату выдай, и отпусти по первому требованию. Всё обеспечь. А посевную — это уж как водится — никто не отменял. Прям, как «рязанский герой», царство небесное дураку. И без славы бы обошлись!

Уж хотите петь, так шли бы в музыкальное училище какое. А так только время напрасно тратят, балду бьют. И кто за всё это расплачиваться будет? А придётся. Это уж, как пить дать, придётся!»

Забыл постаревший Захар Архипович, что везде бабу искать надо, как французы говорят. Не иначе.

Завертелось, закружилось вокруг Ларика и его хора манящее марево успеха. Работали до поздней ночи. Жены ворчали, просыпаясь от прикосновения холодных мужниных ног, втихаря подлезавших под одеяло во втором часу, когда вот-вот петухи уже запоют. Почти каждому не раз было предложено оставаться ночевать в клубе. И только Раечка, Ванятки Мятлева жена, не ворчала, проснувшись среди ночи, а с пользой для себя и мужа использовала оставшиеся силы первого баса хора. Бас был у Ванятки. А так никто и не сказал бы, что на этакое он способен. Душа аж дрожала, когда он «заводить» начинал!

Ларик был, как в горячке. Ставили с Ираидой новые песни, расширяли репертуар, распевали голоса. С некоторыми Ираида стала заниматься отдельно, кто запевалой был или сольный фрагмент имел. Особо занимались казачьим репертуаром. Созрели мужики до него, распелись хорошо. Ларик и Ираида пользовались любым случаем, чтобы обкатать на людях хор. Собрания, заседания местного, и не очень местного, масштаба сопровождались хоровым пением. Скоро хор стал неотъемлемой достопримечательностью Пыталовского совхоза, и даже Пятаков смягчался, слушая стройный лад голосов. Мужики перестали так краснеть и бледнеть от волнения, как сначала, поверили в себя, даже начали носы драть. Но для самочувствия и успеха, некоторая самоуверенность гораздо полезнее скромности и сомнений.

Жены певцов непременно сидели в первых рядах и всячески демонстрировали товаркам свою причастность к такому замечательному факту. Особенно, когда была возможность взять мужа под руку, если он был в смокинге. У Ларика был фрак. Ворот настоял.

Решающим испытанием для Ларика и его певцов стало выступление с концертом у щедрых шефов накануне празднования Дня Красной Армии и Военно Морского Флота.

К слову, план продаж у магазинов был уже выполнен за десять дней до праздника. двадцать третье февраля — день, когда все женщины Советского Союза поздравляли своих защитников и дарили им подарки. Широко праздновали. Да чтобы женщины не постарались для мужчин?! Да чтобы зажали такое?! Да ни в жизнь! Одеколоны, носки, носовые платки и рыболовные снасти, фонарики, коптильни и туристические принадлежности, топорики и перочинные ножи, месяцами пылившиеся на складах, сметались за несколько дней.

Разумеется, дарили и дорогие подарки. Это уж — кто и какие цели преследовал. «Отделаться попроще» — было наиболее массовой мотивацией в рабочих