— Да нет, не беспокойтесь. И так пройдёт, — Настя вынырнула из-под руки Ларика и отошла к теплой печи.

— А не то, на-ка, Настенька, выпей, я тут для себя настояла, поделюсь с тобой. Какое же беспокойство? И уснешь хорошо, — Пелагея налила полстакана темноватой жидкости и подала Насте. Та, прихлёбывая душистый чай, чуть улыбаясь, смотрела на Ларика. Он напоминал ей сейчас хвастливого мальчишку, выигравшего в бокс. Ларик подробно описывал бабушкам, внимательно слушавшим внука, как и что он и мужики чувствовали, как и что он им говорил, как им хлопали, орали «бис», как на них смотрели из зала, передние-то ряды хорошо было видно…

— Ларик?

— Да, Настюха?

— А мне теперь можно будет на концерты ваши приходить? — Настя по-прежнему не торопясь прихлёбывала чаёк Пелагеи, которая вместе с Марфой недоуменно воззрилась на Ларика, прервавшегося на полуслове…

— Теперь? — Ларик передернулся. — Вот, ведь, заноза! — подумал он про себя, а вслух ответил довольно миролюбиво: «Да. Теперь можешь. Мы тоже уже удостоились высокого внимания».

— А вы об чём это? — недоуменно спросила Пелагея.

— Да так. Дело прошлое, — недовольно буркнул Ларик, психуя про себя: «Нет, вот зачем она это сейчас? Обязательно надо испортить праздник. Видит же, что я извиняюсь почти».

— Какое-такое дело? Об чём ты, Настя?

— Да, действительно дело прошлое. Просто в Новый Год Ларик запретил мне бывать на концертах, где присутствует начальница из города. Я её раздражаю и вообще внимание на себя отвлекаю. Мешаю Ларику хор свой показывать.

— Ну, вот зачем ты всё передергиваешь так?

— Я не передергиваю. Разве нет?

— Ладно, давай забудем. Я был не совсем прав. Но тогда ты действительно могла нам помешать. Ты слишком выделялась на общем фоне. Понимаешь?

— Да, понимаю. Спокойной ночи всем. Действительно, от чая Вашего голова перестала болеть и спать захотелось. Спасибо. Пойду. Завтра вставать рано, — Настя, сполоснув стакан, пошла к себе.

— Финист? Что это Настя тебе помешала? Чем это? Элечка ей платье такое сшила, девчонка счастлива была в кои-то веки, а ты?

— Да ладно. Там одна,… ну, баба, в общем, на неё уставилась и не столько на нас смотрела, сколько на неё пялилась и психовала.

— Зачем?

— Ну, этот, ну…. — Ларик замялся, не желаю подставлять Леона, которого бабушки просто обожали, — хахаль этой бабы на Настьку пялился весь вечер.

— Так Настя-то причём?

— Да не знаю я — причём или не причём. Но срывать нам успех не надо.

— И что же? И сегодня баба та была и хахаль ейный?

— Была. Это у неё работа такая — везде бывать и всё про всех знать, кто искусством занимается. А хахаль? При ней… Ну не то, чтобы и при ней… но тоже был. Да от него уже ничего и не зависит. Перешагнули мы дальше. И от неё не зависит. Он так сам сказал.

— Да кто ж это такой?

— Так. Мужик один… и старый он для Насти…. И нечего на неё пялиться. Подарочки, бутербродики, понимаешь, — настроение у Ларика резко пошло на спад. — Ладно, спать я пойду. Устал. Спокойной ночи. Спасибо за ужин.

— Ну иди, иди, милок, — бабушки переглянулись между собой.

— И что это за мужик такой, Поля?

— Ладно тебе, Маня, дурочку-то строить. Леон Сергеич это.

Марфа, вздохнув, убрала со стола все крошки и посуду. На ночь грязное в этом доме никогда не оставляли. И если роскошью бедных считается уют и чистота, — то это был самый роскошный на белом свете дом.

Сон к Насте не шел. Голова потихоньку успокоилась. Обида притупилась давно. Сегодня она просто не выдержала такой его бахвалящейся эгоистичной радости. Ну, конечно, и она переживала сегодня целый день, как там всё пройдёт. Леон подробно объяснил ей все сложности, которые Ларику предстояло преодолеть там, на глазах у сотен человек незнакомой и, может, пристрастной публики. И как же славно, что всё у него получилось. Только вот она здесь ни при чём. Даже и мешала ещё. Настя уткнулась в подушку, и слёзы невольно навернулись, смочив наволочку, когда она вспомнила тот, обидный до горя, день…

Она весело бежала домой по темной улице, торопясь всё рассказать бабушкам, как прошел Новогодний концерт. Дома ждал постный пирог с капустой — Великий пост — и компот из вишни. Бабули весело смеялись, слушая рассказ Насти, как запах рыбы чуть не испортил весь праздник, перебивая все духи. Ларик явился поздно, хорошо подвыпивший и весёлый. Отпоили его чаем, заставили рассказывать обо всём. От Ларика невыносимо пахло мойвой. И над этим посмеялись. Когда бабушки ушли спать, и Настя тоже ушла в комнату к себе, Ларик неожиданно постучал к ней. Настя открыла дверь. Ларик, глупо улыбаясь, стоял перед ней.

— Тебе чего, Ларик?

— Насть? Ты вот послушай меня, ладно?

— Слушаю. Что ты хотел сказать?

— Знаешь, вот ты такая… ну маленькая ещё… и не понимаешь, как ты можешь всё испортить..

— Что испортить? Я не понимаю тебя, Ларик.

— Вот и я об том же. Не понимаешь. Тут понимаешь…. Политика. Ты вот в зале сидела?

— Ну. Сидела, конечно. И что я не понимаю?

— А кто на тебя смотрел?

— Кто на меня смотрел? Что ты имеешь в виду?

— Ворот на тебя смотрел. И так смотрел… У него слёзы на глазах были.

— Почему?

— Хотел бы и я знать, «почему»? Но одно я знаю точно, он старый для тебя. Понимаешь? Ста-а-ры-ы-ый. Ты ему в дочки годишься, я тебе уже говорил.

— И что теперь делать мне? При чём тут ваш хор?

— А та тётка из отдела культуры на Ворота смотрела. Между ними есть что-то. Не просто так мне разрешили руководителем тут работать. Понимаешь? Этого Ворот добился. Вытянул меня на сцену он. Видела бы ты её рожу, когда он на тебя пялился… Аж покраснела от ярости. Не видать нам никаких первых мест, пока так будет. Ты случаем в Ворота не влюблена, а, Настюшка?

— Не говори глупостей. Хотя в него все подряд влюбляются.

— Кто все-то?

— Да учительницы у нас в школе, например.

— Ну?! Им до тебя далеко. Ты самая красивая там была. Только не приходи на наши концерты, когда там Леон с этой фифой будут. Не раздражай.

— Хорошо. Раз я мешаю так, фифа меня больше не увидит.

— Вот и ладненько, пока… — но Ларик не договорил, Настя быстро выпихнула его из комнаты и закрыла дверь на задвижку.

Если бы Ларик был к ней близок, то это можно было бы посчитать за предательство.