20 сентября. Маленькие разводья, образовавшиеся во льду под действием западного ветра, не принесли нам никакой пользы. Раз судно вмерзло в молодой лед, нам пришлось обкалывать его вокруг. После многократных перемен ветер наконец стал дуть с северо-северо-запада, причем превратился в шторм. Льдины пришли в движение, упорно нажимая на айсберги, под прикрытием которых мы стояли. Они толкали их вместе с нами к берегу с такой силой, что корма оказалась всего в 20 ярдах от скал. Одновременно «Крузенштерн» выжало из воды. К счастью, айсберги, под прикрытием которых мы находились, не снесло, иначе мы были бы увлечены вместе с ними в движущийся пак или выброшены на скалы.

29 сентября. Температура упала до 5 °F [–15 °C], и вчерашнюю чистую воду затянуло образовавшимся в заливе льдом. Окружающие торосы, кажется, так сплотились, что только шторм мог бы их развести. Наши надежды на освобождение быстро таяли, и нам ничего не оставалось теперь, как рубить лед, чтобы добраться до гавани, которой, вероятно, предстояло служить нам убежищем большую часть следующего года. Лед, как выяснилось, был толщиной в фут, а на нашем пути было много больших льдин. Итак, наше продвижение неизбежно было весьма медленным, а работа — тяжелой.

30 сентября. Под неизменным воздействием крайне низкой температуры все море покрылось льдом. Теперь не осталось повода ни для надежд, ни для отчаяния, но зато прекратились и волнения. Беспокойство, заставлявшее нас так напряженно работать, уступило покою абсолютной уверенности. Тюрьма, в которой предстояло провести зиму, была перед нами. Все, что теперь осталось делать, — это добраться до нее, устроить там свой дом-амфибию и, стоя одной ногой в море, а другой на берегу, набираться терпения.

Сентябрь был заполнен делами и трудами. Но, поскольку никаких результатов они не дали, можно считать, что мы занимались напрасным трудом. Это был во всех отношениях потерянный месяц, что не могло не вызвать во мне досады. У тех, кто может надеяться во второй раз так же горячо, как и в первый, более счастливый характер, чем тот, каким, видимо, обладали некоторые наши люди. Отчаявшиеся не могли скрывать своих чувств, но о большей части команды я должен сказать, что спокойствие людей или, вернее, их покорность судьбе превзошли все мои ожидания. Моим долгом было подчеркивать светлую сторону нашей жизни, заострить их внимание на наших успехах в открытиях, превосходном состоянии нашего судна, которое мы научились превращать в удобное жилище, на обильном запасе продовольствия, хорошем состоянии здоровья, хороших отношениях между людьми, удобстве гавани, которую мы теперь обрели и откуда будет гораздо легче высвободиться. Но светлую сторону жизни нелегко рассмотреть через темные очки, и мне поэтому пришлось положиться на время и привычки. Я надеялся, что использование наших собственных ресурсов, связи с туземцами, которые, как мы надеялись, будут снабжать нас свежей пищей, а позднее возобновление сухопутных походов заставят время идти быстрее и изгладят горечь разочарования.

1 октября. Работы по пропиливанию прохода через лед залива возобновились и шли теперь довольно успешно. Термометр ночью показал 12 °F [–11,1 °C].

3 октября. Приходилось упорно продолжать ту же нудную работу, но удалось продвинуться только на 16 футов. Это, однако, избавило нас от давления со стороны айсбергов, крайне неприятного, чтобы не сказать больше. Айсберги возвышались над планширом и так сильно выдавливали судно, что поднимали его на три-четыре фута выше уровня воды.

5 октября. Мы продвинулись на 18 футов.

Днем 6 октября стояла прекрасная погода; молодой лед в бухте к северу от нас был взломан ветром, и там кое-где показалась чистая вода. Судно прошло еще 20 футов, значительно приблизившись тем самым к месту предполагаемой зимовки.

10 октября. Теперь не подлежит сомнению, что вскоре отрицательные показания термометра придется считать таким же нормальным явлением, как и положительные. Этим утром ртуть стояла на нуле, а в прошлом году она упала до этой точки 19 октября. Итак, нам опять пришлось работать в воскресенье, ибо еще двое суток такого мороза — и прорубать проход для судна стало бы крайне трудно. Образовавшийся вокруг нас лед достиг теперь трех-четырех футов в толщину, между тем мы не проделали и половины пути к надежной гавани, хотя для безопасности судна было необходимо отвести его туда, где оно могло бы находиться на плаву. До такого места оставалось менее 100 ярдов, но, несмотря на все усилия, мы продвинулись всего на 30 футов.

17 октября. Прошла неделя, вторая неделя, но наши успехи были ничтожны. Пришлось еще раз превратить воскресенье в рабочий день, что позволило продвинуться на 40 футов.

Штормовой ветер, начавшийся накануне ночью, продолжался до полудня. В понедельник мы продвинулись еще на 20 футов, а назавтра — на 30 футов, между тем мощность льда так увеличилась, что приходилось поднимать его глыбы при помощи кабестана.

24 октября. Опять, как и раньше, потребовалось работать в воскресенье. Но это оказалось тяжелее, чем обычно, так как дрейфующий лед достиг мощности в 16 футов. Льдины были слишком тяжелы, чтобы их поднять, но нельзя было также и потопить их. Поэтому пришлось вырубать полыньи на более тонком ледяном поле залива, с тем чтобы бросать туда вырубленные льдины, освобождая себе путь.

В целом при подведении итогов за октябрь мало что можно сказать, кроме подсчета проделанных работ, ибо весь этот месяц ушел на прорубку прохода. По быстроте продвижения мы уступали даже черепахе, ибо после всех наших трудов прошли в общей сложности лишь 850 футов. Нам не удалось достичь намеченного места, но мы уже близко подошли к нему, и этим приходилось довольствоваться. Думается, что многие из нас не могли удержаться от вычислений, сколько же столетий потребуется, чтобы форсировать Северо-Западный проход при таких темпах, а другие гадали, какую премию можно потребовать с Ллойда[63] за подобное плавание, если, конечно, удастся найти человека, способного дать его описание.

То место, где мы очутились, не только не было достаточно безопасным, но совсем и не отвечало нашим желаниям. И все же, попав сюда, мы оказались в большом выигрыше. Если бы судно осталось на мелководье, у айсбергов, то оно оказалось бы почти непригодным для жилья из-за движений и перемены положения. Мало того, льды могли бы его погубить.

Из-за неуклонно увеличивавшейся толщины льда, в котором приходилось прорубать проход, и частых суровых морозов октябрь был заполнен особо тяжким трудом. Но этот труд, казалось, пробудил усердие людей, заставив каждого проявить