по каюте в полном восторге. Безусловно, у него было куда больше оснований восхищаться полученным подарком, чем у всех остальных. Функции протезиста в данном случае выполнил плотник, не худший, как я считаю, специалист по этому делу. Но вряд ли когда-либо протезирование доставило кому-либо большее удовлетворение, чем всем нам. Мы полностью вернули человеку дееспособность, к радости самого калеки и его соплеменников.

На деревянной ноге мы написали название судна, и ее повезли на нартах, так как наш калека еще недостаточно привык к ней, чтобы пройти две мили по льду и снегу. В том, что мы расстались самыми лучшими друзьями, не может быть никаких сомнений.

21 января было ясно и тихо. Нас посетили несколько взрослых мужчин с юношей и девушкой. Последняя была так закутана в меха, что походила на глобус, покоящийся на двух булавках. Но сообразительные черные глазки в сочетании с румяными щечками и молодостью придавали прелесть ее личику. Особенно очаровательным оно казалось здесь, где к стандарту красоты мы уже перестали предъявлять слишком высокие требования. Я полагаю, что стандарт этот гораздо более изменчив, чем обычно считается. Среда за очень короткий срок меняет наши представления о красоте, хотя мы ранее самонадеянно считали, что они неизменны. По крайней мере, таков опыт всех путешественников. В этом, несомненно, проявляется мудрость, ибо самым приятным должно быть только то, что наиболее доступно. Посетившая нас юная особа была уже обручена в соответствии с обычаями своего народа. В этих краях о предстоящем брачном союзе часто договариваются, еще когда девочка находится в младенческом возрасте или даже сразу после ее рождения.

28 января. В капкан попал совершенно изголодавшийся песец. Когда ему дали мяса, он проявил соответствующую прожорливость. Другого песца в таком же состоянии добыли на следующий день. Подстрелили и несчастного одинокого ворона, подлетевшего к судну. Он был нашим товарищем в течение всей зимовки и заслуживал пощады. Я не могу себе представить, к каким угрызениям совести привел бы такой святотатственный поступок, случись он в другое время или если бы мы находились в более поэтическом или суеверном настроении.

Месяц закончился счастливым днем. Половина поселка пришла к нам, когда у нас шла церковная служба. Эскимосы рассказали, что нашли спящего в берлоге медведя и закололи его ножами. Мы предложили купить у них тушу, и они обещали доставить ее на следующий день.

Тут мы получили образец примитивной хитрости. Один эскимос с болячкой на ноге просил сделать ему деревянную ногу, чтобы раздобыть кусок дерева. Ему без труда разъяснили, что первое условие получения протеза — отрубить больную ногу, и тогда его просьбы прекратились.

В течение остальной части зимы Джон Росс и его люди были заняты подготовкой к сухопутным санным походам и укрепляли дружбу с эскимосами, от помощи которых белым людям почти целиком зависел успех экспедиции. Но были такие моменты, когда дружественные отношения находились на грани разрыва. Об этом свидетельствует следующий инцидент, рассказанный Джемсом Россом.

26 апреля. На судно пришла большая группа эскимосов. С одним из них мы договорились, что он будет сопровождать меня в санном походе, и мы начали готовиться к отъезду, намеченному на следующее утро.

27 апреля, рано утром, мы, как договорились, направились к эскимосскому стойбищу и были крайне поражены тем, что не услышали радостных возгласов, которыми нас обычно приветствовали. За этим последовал очень неприятный сюрприз: мы обнаружили, что женщин и детей услали с нашего пути, а это, как нам было известно, означало объявление войны. Наши опасения подтвердились, когда мы обнаружили, что все мужчины вооружились ножами. Их свирепые и мрачные взгляды тоже не предвещали ничего доброго. Мы не могли понять, что же послужило поводом для такой враждебности.

Нам было легче разглядеть их, чем им нас, так как солнце светило в лицо эскимосам. Только лай наших собак известил их о нашем приближении, и, как только эскимосы его услышали, один из них выбежал из хижины, размахивая большим ножом, с которым охотятся на медведя, и слезы текли по его старому морщинистому лицу. Мгновение спустя он поднял руку, чтобы бросить это оружие в меня и врача, — мы находились тогда в нескольких ярдах от него. Однако, ослепленный солнцем, старик на мгновение замешкался, и один из его сыновей удержал поднятую руку. Это позволило нам собраться с мыслями.

Мы немедленно приготовились к защите, хотя мало что могли сделать при таком численном превосходстве наших нежданных врагов. Вместе с двумя своими спутниками я вернулся к саням, где оставил ружье, и, боясь отходить от них, ждал, чем все это кончится, теряясь в догадках о причине нападения. Ведь накануне мы расстались добрыми друзьями.

Разъяренного старика Поууитьяха теперь крепко держали уже оба сына, закрутив ему руки за спину. Но тот упорно пытался вырваться, а остальные эскимосы, судя по всему, были готовы немедленно поддержать старика, если он нападет на нас. Однако из поведения юношей явствовало, что среди эскимосов нет единого мнения и не все относятся к нам одинаково враждебно. Следовательно, еще не пропала надежда договориться, не доводя дело до крайности.

Но вот эскимосы начали о чем-то между собой совещаться и затем разделились, намереваясь окружить нас. Это им чуть не удалось. Тогда, не желая быть отрезанным от судна, я предупредил тех, кто заходил сзади, чтобы они остановились. Мой окрик вызвал непродолжительное замешательство, за которым последовало еще более короткое совещание. Но тут эскимосы сразу начали наступать, с вызовом размахивая ножами, согласно их обычаю, и почти достигли своей цели. Убедившись, что дальнейшая снисходительность может стать опасной, я приложил ружье к плечу и приготовился выстрелить. К счастью, именно в этот момент я убедился, что одной угрозы достаточно, чтобы заставить их остановиться. Не теряя времени, те, кто подошел ближе всех, расступились, проявляя явный страх, и отошли к своим хижинам, оставив нам свободный путь к отступлению.

Однако мне не удалось уговорить ни одного из эскимосов подойти к нам поближе или ответить на наши вопросы. Поэтому обстановка оставалась напряженной и опасной еще почти полчаса. Наконец ее помогла разрядить храбрость одной женщины. Она вышла из хижины как раз в тот момент, когда я снова поднял ружье, и, предупреждая криком, чтобы я не стрелял, подошла к нашей группе, не проявляя ни малейших признаков страха.

От нее нам удалось узнать повод к переполоху, который, как бы нелепа ни была его причина, мог привести к смертоубийству. Оказалось, что ночью погиб один из приемных сыновей Поууитьяха — чудесный мальчик семи-восьми лет,