И вот, наконец, мы добрались до моего корабля.

Даже разбитый и разломанный, я мгновенно узнаю его, и все вокруг замирает, как только я бросаю на него взгляд. Илрит продолжает двигаться подо мной. Я все еще — хотя и с трудом — ощущаю воду на своем лице. Но все внутри меня замирает.

Судно было рассечено надвое могучими щупальцами посланником Крокана. Корма полностью раздроблена, большая ее часть отсутствует. Носовая часть покрыта дырами и трещинами, но, по крайней мере, напоминает свое былое великолепие.

Я хочу рыдать. Хочется выть, сжимать свое нутро и издавать крики своего горя. Ни один человек не должен смотреть на внутренности могилы своих близких. Как будто я смотрю в глаза самой Смерти, и она издевается надо мной.

Это из-за меня они умерли.

— Нет, это из-за разгневанного бога, — торжественно произносит Илрит.

— Почему оболочка больше не помогает скрывать мои мысли? — спрашиваю я, расстроенный тем, что ее защита, похоже, исчезла.

— Возможно, потому, что мы находимся в Мире Природы. А может быть, потому что… я ближе к тебе, чем раньше.

Меня охватывает ужас. Этого не может быть. Особенно здесь и сейчас.

— Что ты имеешь в виду?

— Мы пели вместе.

Я облегченно вздыхаю.

— Конечно, только это.

Илрит поворачивается, обнимая меня за плечи. Он смотрит мне в глаза.

— Ты ведь знаешь, что это не твоя вина, не так ли?

— Я… Нам нужно плыть дальше.

Он останавливает меня, чтобы я не уплыла.

— Виктория, посмотри на меня.

Я уступаю, но только для того, чтобы заставить нас двигаться дальше.

— Ты ведь знаешь это, правда?

— Знаю.

— Если бы ты только говорила это так, как думаешь.

— Посмотри на него! — Мой голос набирает силу, становится резче. — Мой корабль потерпел крушение. Моя команда мертва. Они шли за мной, потому что верили в меня. Они стояли рядом со мной ради меня. И что они получили за это? Жестокую, мучительную, ужасающую смерть.

— Нет. Их смерть — это рука судьбы. А от тебя они получили годы дружбы. — Губы Илрита слегка приоткрываются, и кажется, что он напрягается. — Жизнь рядом с женщиной твоего уровня была бы прожита не зря.

— Мы должны идти дальше, — говорю я. Его слова проникают под кожу, вцепляются в меня и заливают теплом тот холод, который я пыталась наложить на свои эмоции.

— Нет, пока ты…

— Сейчас не время!

Лицо Илрита скривилось в выражении разочарования и отвращения. Он смотрит то на меня, то на обломки, то на окружающую нас смертоносную воду.

— Ты права. Но когда ты будешь готова обсудить то, что тебе пришлось пережить… Я буду рядом.

Он не представляет, через что мне пришлось пройти. Но это не страшно. Ему это и не нужно.

Люди говорят, что будут рядом… но очень немногим можно доверять, когда приходит время. Люди рады быть рядом с тобой, пока все не станет трудно, грязно и тяжело. Особенно если это беспорядок, от которого они могут уйти.

Илрит был добр ко мне. Но то, что он предлагает, — это не то, чем являются наши отношения. Не то, чем они могут быть. Я его жертва. А он для меня не более чем деловой партнер. Это было единственное, что свело нас вместе, и скоро все закончится… что будет к лучшему для нас обоих.

— Я в порядке, — тепло говорю я и даже легко улыбаюсь ему. Вся хитрость в том, чтобы она не выглядела слишком принужденной. И правильно выбрать тон.

Поэтому я еще больше удивляюсь, когда он оказывается одним из немногих, кто видит это насквозь. — Ты не такой.

— Илрит…

— Но я не буду больше настаивать, здесь и сейчас. — Илрит отстегивает сумку, прикрепленную к его поясу. — Возьми все, что тебе нужно, и побыстрее. Солнце садится, и у нас есть не так много времени, пока рейфы не станут более активными. Я продолжу патрулирование.

— Спасибо. — Когда я отхожу от него, он начинает обходить остатки корабля. Глубокая пропасть под судном заставила меня почти замереть от ужаса, ожидая, что из темноты протянется щупальце и утянет меня под воду.

Я не издаю ни звука. На моем лице нет страха. Я засунула эти эмоции глубоко, глубоко внутрь себя, в укрепленную подвальную колокольную комнату моей души. Какая польза от воя? Что мне дадут слезы? Это не изменит моих обстоятельств. Это не вернет мою команду.

Я должна идти вперед. Неважно, какая боль. Неважно, что мне придется пережить… Я должна идти вперед.

Продолжайте двигаться, Виктория, напоминаю я себе.

Я плыву к обломкам.

Несмотря на то, что серебра там не хранилось, остатки каюты отвлекают меня. Я не могу удержаться, чтобы не сделать короткую паузу. Провожу пальцами по витражу, разбитому на стене, ставшей полом, как созвездие, предвещающее гибель. Все мои канистры с картами, облитые маслом, разбросаны, половина пропала. Все драгоценные жетоны, которые я собирал, превратились в ничто…

Я оставляю их. Сколько раз в жизни я буду просто игнорировать все то, что у меня когда-то было, чтобы стать кем-то другим? Есть ли во мне хоть какая-то часть, которая на самом деле… я? Или я всего лишь оборотень, становящийся тем, кем мне нужно быть, чтобы выжить?

Выживание — это все, что сейчас важно. Но не мое собственное.

Дальше вниз — трюм, где хранилось серебро. Я стараюсь добраться туда. Но что-то еще привлекает мое внимание. Я дрейфую, вглядываясь во мрак той половины корабля, которая еще в основном цела. Едва виднеется туловище человека, раздавленное под тяжестью обломков. Его обглодали всевозможные чудовища и рыбы, но я все еще узнаю клок каштановых волос, нитку на локте залитого водой плаща…

А теперь, пожалуйста, сэр, спускайтесь на палубу.

Это были мои последние слова, обращенные к Кевхану Эпплгейту. Твердо. Деловито. Непринужденно.

Дрожащие пальцы закрывают мои губы. Несмотря на то, что я не могу кричать, я пытаюсь удержать звук. У меня болит грудь. Все тело болит. Я ничего не ел, и все же мне хочется вывернуть себе кишки.

Я никогда не хотела, чтобы это случилось с ним — ни с кем из них. Это все моя вина. Я виновата в том, что боролась за свободу. В том, что у меня не хватало сил дышать, несмотря на то, что я чувствовала невидимую хватку Чарльза.

Я хватаюсь за ключицу. Провожу пальцами по меткам, давшим мне силу, которая привела