— А сочувствующие большевикам и колхозные активисты?

— Так то же полдеревни тады вешать надось, — ужаснулся парень.

— Полдеревня не надо, пусть староста напишет на бумаге десять имён музык, которые могут первыми пойти в партизаны, — сократил размах репрессий ефрейтор.

— Так кто же их разберёт? — потупил взор парень.

— Староста должен разобрать, если не хочет сам болтаться в петле. Беги в деревня, собирай всех музык на площади и построй там с оружием гарнизон полицай.

— Дык, а с краснопузыми чегось делать, — парень мотнул головой в сторону пленных красноармейцев с лопатами. — Ведь разбегутся по лесу ироды, так и не докопав могилку.

— Свою могилку они уже выкопали, — прижав автомат к правому боку, направил ствол на военнопленных ефрейтор. — Кстати, музык, почему среди трупов я не вижу большого цыгана?

— Дык, укатил цыганский барон на своей кибитке, — пожал плечами полицай и попытался оправдаться. — Кодысь поутру ваши егеря деревню окружили, цыганский табор ближе к лесу стоял. А пальба началась, цыганьча по полю к чащобе побёгла, тут их из пулемёта и выкосили усех. Только лишь один барон выскочил на крытой телеге. Видать, ваш заслон у дороги конягу–то пожалел, не стал животину губить, а вона как даст дёру вдоль тракта, токмо пыль столбом. Однако в цыгана точно несколько пуль из карабинов всадили, завалили барона — не жилец он.

— Я это знаю, — изобразил из себя сведущего немца Матвей. — Спрашиваю: почему нет тела в общем ряду?

— Дык, кто же знает: сколько вёрст бешеный коняга проскачет? — развёл руками парень. — Мы по дороге не шастали. Думали, вы сами нагоните, ведь в ту сторону подались.

— Значит, упустили цыгана, — неизвестно кого укорил ефрейтор. — Теперь надо ждать в лесу ещё одного партизана, мстить будет жестоко. Как хоть было звать его?

— Дык, цыгане из-под самого Минска бежали, токмо вчерась поздно вечером в Выдрице появились. Цыганский барон спросил у председателя разрешение разбить лагерь на выкошенном поле. Токмо имени цыгана у него теперяча не спросишь, повесили утречком коммуняку.

— А ни кого из цыган в живых не осталось? — с затаённой надеждой спросил Матвей.

— Ни, разом порешили усех, господин гауптман казал народу, шо цыгане, жиды и коммуняки — жить не должны, — замотал головой молодой полицай

— Почему ты, музык, не правильно говоришь по–русски? — прищурившись, заподозрил неладное немецкий ефрейтор–переводчик. — Ты сам часом, не польский ли жид?

— Ни, я из-под Полтавщины, к дядьке Богдану приехал погостить, — испуганно кланяясь, признался молодец. — Он теперь в Выдрице староста и командир отряда полиции разом. Мы новой власти рады служить, и сыны его тоже, и брат родный.

— Семейный подряд, — зло усмехнулся ефрейтор и прикрикнул: — Музык, бистро выполнять команду: собрать народ на площадь!

Полицай подхватил под локоть паренька помоложе и вместе с напарником резво припустил через выкошенное поле к деревне. Оглянулись гонцы лишь уже у крайней избы, когда позади раздалась длинная очередь из автомата. Ефрейтор стоял, широко расставив ноги, на краю длинной братской могилы и стрелял по землекопам, скрытым от взора наблюдателей холмиком насыпи.

— Вот дурный немчик, — переводя дыхание от бега, зло прошипел полицай. — Теперича нам самим жмуриков закапывать придётся.

— Дюже злой нынче германец, — утирая рукавом пот, признал второй парень. — Видно, задали партизаны трёпку немцам. Вона, все борта у их машин в дырках. Как бы нас самих, со зла, в ту могилу не покидали.

— Дядька Богдан заступится, найдёт десяток скрытых коммуняк среди деревенских, — понадеялся на мудрого старосту полицай постарше.

— Германец нас кровью хочет повязать, — догадался молодой и поёжился. — А партизаны придут — за всё спросят.

— Дык, мы же сами никого не стреляли — за что нас–то? — насупился напарник.

— А ну, как заставят? — тяжко вздохнул молодой.

Второй не нашёл, чем успокоить дружка и потянул за локоть, торопя выполнить приказ ефрейтора. И вскоре в центре деревни заполошно зазвонил пожарный колокол, а по улочкам побежала ребятня, скликая мужиков на площадь перед избой сельсовета.

За это время, Матвей закончил инструктаж по обращению с немецким пистолет–пулемётом МП‑40, а потом бросил его, вместе с подсумком для магазинов, в руки дюжего красноармейца, приказав пока не высовываться из окопа.

— Спасибо за доверие, товарищ командир, — подхватив на лету оружие и подсумок с магазинами, широко улыбнулся чумазый землекоп. — Мы же в плен не по доброй воле сдались, нас немецкие егеря утречком сонными по хатам взяли. Мы вывозили раненых из полевого госпиталя под Борисовым, заночевать решили в деревне. А оно вон как вышло: немчура на зорьке навалилась со всех сторон, раненых всех штыками покололи, командира колонны повесели вместе с местными коммунистами, а нас, четверых шофёров и трёх медсанбатовцев, в похоронную команду определили. Фашисты тут, возле лесочка, ещё и цыганский табор прихватили — всех с пулемётов покрошили.

— Ваши полуторки на ходу? — разглядев колдовским взором четыре грузовика в центре деревни, спросил Матвей.

— Так точно, товарищ командир.

— Не у всех вижу знаки различия на петлицах, кто старший по званию?

— Я, сержант Филипчук, — поправив очки, подал робкий голос худосочный юноша. — Только я фельдшер, и командовать воинским подразделением не обучен. Призван на службу с третьего курса мединститута.

— Фельдшер — это хорошо, — обрадовался пополнению отряда полезным специалистом Матвей. — А двое твоих товарищей — толковые санитары?

— С поля боя выносить бойца и оказывать первую помощь обучены, — кивнул фельдшер и похвалился: — А я могу ассистировать при хирургических операциях и даже раны сам зашивать уже умею.

— Сработаемся, парни, — ободряюще подмигнул бойцам Матвей. — Только прошу побыть в сторонке, пока мы мирно приберём к рукам деревушку. Когда захватим плацдарм, пришлём за вами авто, а сейчас оставим ещё нож и