Шрифт:
Закладка:
Убедившись в неприступности крепости, Тихон потерял к ней интерес. Он стал подумывать о засаде на тот случай, если Норицин вздумает отправиться на рудник, Колывано-Воскресенский завод или еще куда.
Первым делом Марьин подобрал подходящее для засады место. Там деревья с обеих сторон подступали вплотную к дороге. Один выстрел почти в упор, не слезая с коня, – и уноси ноги! Больше всего мужчина опасался свирепых собак, но и для них вскоре был припасен «подарочек».
Беда заключалась в том, что за то время, которое они выкраивали для охоты на злодея, тот ни разу не покинул крепость. Мимо ездили на телегах с зелеными коробами возчики руды, два раза проскакал на коне Семен Крашенинников, да раз восемь Малюта. Это не смущало Тихона. Он готов был просидеть в засаде всю жизнь, но дождаться злодея.
Отработав «урок», мужики собирались несолоно хлебавши отправиться домой. Перед отъездом Митя упросил-таки Тихона попроведовать напоследок Змеевскую крепость. Возвратившись на взмыленном коне, потный и красный от возбуждения, он огорошил отца с братом немыслимой новостью: люди Анисима уже забили камнями рудник, а сейчас разбирают плавильные печи на Змеевом заводе. Это был гром среди ясного неба.
Однако, пораскинув мозгами, мужики пришли к выводу, что основания для поспешного свертывания производства и бегства у Анисима Норицина все-таки были. Недавно на Колывано-Воскресенских заводах появились два преважных немца: Иоган Ганц и Иоган Христианин[18].
Они принялись строить на заводах трейб-офены[19], плавильные печи, еще что-то совсем мудреное, по слухам, интересовались Змеевой горой. Об этом знали (шила в мешке не утаишь!) даже простые возчики руды. Анисим через Семена Крашенинникова узнал об интересе немцев к Змеевой горе первым. Так или иначе, но он не медля принялся заметать следы и готовиться к отъезду.
Случилось то, о чем все лето мечтал Тихон. Сподобил Господь! Он тут же отправил отца с братом домой, а сам остался, чтобы довести дело до конца. Митя хотел остаться с ним, подсобить братику. Однако Марьин-старший нахмурил брови, и Марьин-младший покорно поплелся за отцом.
Больше всего на свете Тихон боялся потерять любимого брата. Ему казалось, что тот в заварушке обязательно попадет под шальную пулю – ведь он такой неосторожный. Да и отца не хотелось подвергать неоправданному риску. Пусть убирает хлеб, ставит сруб, нянчит полугодовалого сына. Ведь он так не хотел связываться с Анисимом. Это его, Тихона, крест.
Оставшись один, он вздохнул облегченно и занялся делами. К Змеевской крепости он подъехал лишь к вечеру. Там творилось что-то невообразимое. Все амбары, склады, заводские постройки и даже «рогатки» были обложены горами хвороста. Из-за «рогаток» слышался веселый людской гомон, смех, песни. Похоже, перед отъездом Анисим закатил для своих людей пир на весь мир.
Караульный давно слез с каланчи и позабыл про нее. Воспользовавшись этим, Тихон подобрался к «рогаткам» вплотную, спрятался в куче хвороста и стал наблюдать в щель между бревнами за происходящими в крепости событиями.
Между амбарами стояли три длинных ряда из столов, ломящихся от изобилия яств и хмельного. За столами вперемешку сидели берггауры, мастеровые, караульные. Приказчики носились между рядами, переменяя блюда, подливая в кружки мед, водку и уговаривая пить и есть гуляющих людей. На вертелах жарились туши молодых бычков, кабанчиков, барашков.
Рядом грызлись из-за костей собаки. Одна из них поставила передние лапы на стол и умиленно глядела на мастеровых, виляя хвостом и ожидая подачки. Самые отчаянные из гуляк стали вылезать из-за столов, залихватски подбрасывали картузы на траву и с гиканьем и свистом пустились в пляс.
Кое-кто уже храпел, уронив голову на стол, кто-то валялся на траве возле скамеек. Таких приказчики Анисима с великим почтением уводили под руки, а то и уносили в амбар. Семен Крашенинников под руку с одним из них отошли к «рогаткам» по малой нужде.
– А зачем этот хворост? – снимая шаровары и неодобрительно покачав головой, пьяно удивился Крашенинников. – Не нравится он мне!
– А ты послушай меня, Семушка, – не сразу отозвался приказной, направляя струю в сторону Тихона. – Завтра мы поделим серебришко с золотишком, и ты отправишься на заводы, а мы в Томск. Правильно я говорю?
– Правильно! – пробормотал Крашенинников. – Я поеду к Марьюшке.
– Умничка! – обрадовался приказной. – А крепость оную мы запалим, и останется от нее один пепел. Зимой его занесет снежок, весной все зарастет травкой… И никто не узнает, чем мы с тобой, Семушка, здесь шесть лет занимались. Ни хозяин твой Акинфий Никитович, ни воевода наш томский, ни губернатор сибирский, ни сама императрица, дай ей Бог здоровья, Елизавета Петровна. Ни-кто! Правильно я говорю?
– Правильно! – одобрил, покачиваясь и едва ворочая языком Семен. – И Иогашки не узнают. Боюсь я их… А Анисим – голова! Он мой друг. Он спас меня… А теперь я спас его – рассказал про Иогашек!
Поддерживая друг друга, приказчики направились к столу. Тут из малого амбара в сопровождении Малюты и двух огромных мужиков вышел барин в алой бархатной накидке, собольей шапке, при шпаге и в сапогах со шпорами. Несколько мастеровых поспешили к нему на нетрезвых ногах, норовя обнять и поцеловать его. Барин не отталкивал их.
– Анисим! – ахнул неизвестно откуда взявшийся Митя. Тихон с опозданием, но успел зажать его рот. Рядом с братом стоял и отец. Никто в общем шуме не услышал крика. Только один похожий на волка пес навострил уши и зарычал. Его шерсть встала дыбом. Но тут перед его мордой шлепнулась кость. За ней метнулась другая собака. Между ними завязалась драка, и пес-волк позабыл про Митю. Тихон показал брату кулак и снова приник к щели между бревнами. Отец с братом пристроились рядом.
Смеркалось… Какое-то время спустя они увидели неспешно подвигающегося за Малютой и охранником между рядами столов Анисима с высоченным, худющим, белым как лунь стариком с горящими глазами. Митя схватился было за ружье, но Тихон снова показал ему кулак и шепнул на ухо: «Забудь! И его не убьешь, и нас всех погубишь. Загрызут собаки… Завтра!»
– Греку Левандиану[20], учителю моему, царь Петр
