Шрифт:
Закладка:
Только тогда он оперся руками о столярный стол, налёг на него всей своей массой — и устало сгорбился, повесив голову на грудь.
«Что мне делать» — подумал он, но голос логики и спокойствия молчал. Хэл остался совершенно один, и это было плохо. Так случалось всегда на Хэллоуин, когда близился тот самый день.
Тот самый день, когда он убил свою первую жертву.
«Не вспоминай об этом, — приказал он себе и стиснул зубы. — Не вспоминай. Она такая же сука, как и остальные. Вернее… это они такие же суки, как она».
Живот скрутило, Хэл со стоном сел на колени и прижался лбом к толстой ножке стола.
«Но не Конни, — уверенно возразил сам себе, хотя голос разума правда смолк. — Не она. Пусть она сказала то же самое, что Хейли. И сделала то же самое, что Хейли. Все они делают то же самое, что Хейли, и потом всё будет одинаковым — об этом нужно помнить».
Он весь вспотел и взмок, посмотрел на ненавистное тело в коробке и мешке и простонал:
— Мне нужно поспать. Просто поспать.
Но перед тем, упрямый и педантичный, умевший довести дело до конца, Хэл дотащился до отгороженной ниши, спрятанной за досками в стене. Он открыл потайную дверь, над которой сам корпел несколько долгих дней, и взглянул на самодельный ресоматор — большой металлический медицинский автоклав, в котором был подготовлен раствор из тридцати литров воды и девяноста килограммов соды. Тридцати килограммов соды и десяти литров воды ему хватало, чтобы полностью растворить крупного взрослого человека за два с половиной или три часа. Хэл бросил в автоклав труп вместе с коробкой и пакетом и плотно закрыл ресоматор герметичной крышкой. Автоклав он купил уже много лет назад с рук у одного человека, который занимался скупкой и продажей лома и металлов — когда-то ему притащили эту ценность бомжи с заброшенного госпиталя. Прежде в автоклаве медперсонал обеззараживал одежду и инструменты, теперь Хэл растворял в нём людей под огромным давлением пара.
Хэл запер потайную дверь, закрыл на ключ подвал, прошёл весь обратный путь до Плимута и внимательно осмотрел каждый доступный взгляду дюйм на предмет случайно капнувшей крови или чего угодно, что могло бы выдать его, но всё было чисто. Только после этого он заперся дома, но не стал подниматься в спальню, а уснул прямо на диване в гостиной, поставив будильник на шесть часов.
В шесть он уже собирался на утреннюю пробежку. Самое главное в его деле — не изменять своим привычкам. В шесть утра его видели и уборщики, и соседи, и шестидесятилетняя владелица собственной кондитерской, Джудит Кэролл, к которой он забегал за чашечкой кофе каждый день — неизменно, если только не заболевал. что случалось очень редко.
Тогда Джудит, если Хэла не было хоть раз, спрашивала: что случилось, милый? Вы, часом, не запропасть решили? Не хотите же вы оставить меня без вашей приятной компании?
Так что это утро было таким же, как обычно. Даже Кэндис, растворённая в парах щёлочи, не препятствовала пробежке, милой болтовне со старушкой Кэролл за кофе, а также утреннему душу. После Хэл приготовил себе на завтрак глазунью из трёх яиц и сэндвичи с консервированным тунцом. После бега у него всегда пробуждался хороший аппетит. Сидя на кухне, за столом у окна, в свежей белой футболке и кремовых домашних брюках в коричневую клетку, Хэл Оуэн смотрел через дорогу на соседние дома, где шла своим чередом жизнь. Мужчины, женщины и дети, готовясь к Хэллоуину, неделей назад нарядили фасады, террасы и дворики.
Кто-то повесил на фонари и дверные ручки искусственную паутину, кто-то ограничился только фонарями Джека, вырезанными в больших оранжевых тыквах. Кругом были пауки, скелеты, монстры, вампиры, оборотни, гробы, летучие мыши и прочие твари, без которых нельзя себе представить ни один Хэллоуин. Хэл прекрасно понимал, что не может ничего с этим поделать. Как голодный хищник из западни, он жадно разглядывал украшения и довольные лица людей, которых знал долгие годы и с которыми пусть мельком, но встречался каждый день. И он ненавидел их всех, пусть ничего не мог с этим поделать.
Забавно, но на этот жуткий праздник только его близкие соседи были защищены больше остальных жителей округа, и они с удовольствием праздновали Канун Дня Всех Святых, потому что не знали одной простой истины: настоящий монстр всегда жил рядом с ними.
Хэл допил вторую чашку кофе за утро. Обычно он себе этого не позволял, но сердце и так работало с перебоями, и Хэлу казалось, что к обычной хэллоуинской ярости в этом году прибавилась странная, тянущая боль в груди, которая пронизывала каждую клеточку его тела. Мучимый этим, он делал вид, словно ему нипочём, хотя был жестоко ранен. Хэл не знал, смертельная ли эта рана, поэтому отпустил поводок и позволил себе напоследок маленькое удовольствие — сладкую слойку из кофейни миссис Кэролл и, немного подумав, третью чашку чёрного кофе. Хэл, мурлыкая себе под нос песенку «Это Хэллоуин», которая будет завтра доноситься из каждой машины и каждого дома, знал простую истину: сегодня он не уснёт ещё очень долго, готовясь к бойне в Смирне, до которой осталось немногим больше суток. И, кроме того, в эту последнюю ночь перед Хэллоуином у него было ещё одно дело.
3
Мост Бенджамина Франклина через реку Делавэр, блистающую в конце октября, как серо-голубое, отполированное огромной рукой Господа зеркало, протянулся от одного берега до другого почти на две мили. Ширина пролёта составляла сто двадцать семь футов. В нём было семь полос для автомобильного движения, по которым в это время в обе стороны двигался непрерывный поток машин, и машина, которой управляла Конни, была в их числе.
Конни ехала в штат Пенсильвания из Кэмдена, оставляя за спиной дом, своих друзей, отца и мачеху — и всё ради одного человека, который внезапно ворвался в её жизнь и с тех пор не давал покоя. В машине стояла тишина, прерываемая лишь шумом шин по асфальту и порывистым ветром снаружи. Ветер с реки обдувал окна и лобовое стекло, донося до них брызги с поверхности воды: небо низко нависло над мостом, и только здесь, на подвесных пролётах между тяжёлыми стальными опорами, уходящими глубоко к речному дну, Конни увидела октябрь во всей его мрачной, торжественной
