осторожно просунул в ворот руку, коснулся глубокого шрама под ключицей. Баровит делал так, как учил его дядька Зоран — нащупать затвердевшую плоть и водить по ней круги, покамест не помягчает. Простой рецепт, если не учитывать, что касаешься девичьей груди, пусть и не всей.

— Через эту рану говорит смерть, — прохрипела Умила.

— Ладно тебе, — ласково улыбнулся витязь.

— Честно, — не унималась омуженка. — Ноет лишь тогда, когда кому-то из дружинных братьев опасность грозит.

— Раз говорить можешь, значит, боль стихает, — заметил Баровит.

Умила не хотела его разочаровывать, оттого лишь кивнула в ответ. К боли она привыкла, и к этой тоже начинала привыкать. Но от тепла его рук действительно становилось легче.

— Что вы разом решили захворать? — продолжал витязь. — Ну ничего, Волота я уже уложил, вскоре ты тоже заснёшь.

Умила улыбнулась его голосу, закрыла глаза. Баровит хотел было убрать руку, но омуженка резко накрыла его кисть своей, удерживая на ране.

— Погрей меня ещё немного.

Витязь опустился на плетёный ковёр у кровати, прижал к ране ладонь.

— Али ты устал? — спросила девушка, понимая, что день у него был не из лёгких.

— Нет, — улыбнулся Баровит, уложив под голову вторую руку, — посижу с тобой малость. Засыпай.

Сильнее обняв его кисть, Умила вновь скрутилась клубком — так было легче. Пытаясь дышать ровно, постаралась расслабить тело.

— Ничто не меняется, — улыбнулась она, — лета проносятся, а я всё так же не могу без тебя уснуть.

— Так я же рядом, — улыбнулся в ответ Баровит, — спи, родимая. Отрадно мне сон твой хранить.

Умила тихо мурлыкнула, жалея, что нельзя уложить его рядом с собой — уж не поместится, как раньше.

* * *

Шелест листвы. Он возник сразу, лишь стоило Родославе открыть глаза. Из светящегося ничего проступило безмятежное небо, сплетённые кроны. То, что богатырша пребывает в Нави, было очевидным. Рода поднялась на локтях, под ладонями тут же разрослась молодая трава. Сил оставалось мало, Навь давила тлеющую жизнь, желая навсегда запечатать её. Воительница осмотрелась — река, лес, горы, ничего боле.

— Аделя! — позвала она, но никто ей не откликнулся.

«Нужно выбираться», — подумала богатырша, поднимаясь с земли.

Сосредоточившись, Родослава начала воскрешать в памяти яркие эпизоды жизни. Картина окружающего мира быстро менялась, принимая очертания вспыхнувших воспоминаний.

Через мгновение Рода уже стояла у края глубокого ущелья, где-то в отдалении текла горная речушка. Перед ней возник Абатур, занеся деревянный меч. Подойдя к нему, богатырша коснулась морщинистой щеки; покосилась на своё тринадцатилетнее отражение. Воспоминание было тёплым и трепетным, но как ни старалась Родослава, найти в нём связь с Явью не могла. Вновь закрыв глаза, воительница воскресила иные события.

Ущелье сменилось залитой солнцем поляной, серые валуны вытянулись вековыми деревьями. Яркими лоскутами замер костёр, дружинные братья склонялись над ним. Рядом с Родой воплотился Демир — отрок, совсем ещё мальчишка. Богатырша обняла его, погладила русые кудри. Перед ними, подбоченившись, стоял отец. Обводя взглядом воплотившееся воспоминание, Рода пыталась найти лазейку в плотный мир. Отец — дохаживает недожитые лета в межмирье, брат — в Яви и в тёмное княжество не вхож… Дружинные братья — кто-то жив, кто-то давно уж пал в бою. Кто же может стать её проводником? Силы иссякали, нестерпимый хлад сковывал руки.

— Аделя! — вновь закричала Родослава, сжав плечи брата.

Но вестница Мары не слышала её. А может, просто не может найти? Может, биение жизни настолько мало, что Аделя не может её почувствовать? Где же встретиться с ней? Рода закрыла глаза, погрузилась в обрывочные тусклые воспоминания. Блёклые, призрачные, едва уловимые. Собравшись с силами, воительница постаралась вспомнить своё детство.

Поляна обратилась крыльцом, деревья размылись в невысокий дом. Рядом с Родославой под навесом застыли пучки трав. Расчёсывая вороную гриву коня, у стойла замер её кровный отец. Рода уже не помнила его лица. Пошатываясь, подошла к нему ближе, чтобы разглядеть — серые, глубоко посаженные глаза, длинные прямые волосы, отливающие золотом, собранная в две тонкие косы борода. Через окно была видна мать, накрывающая стол. Около неё играли сестра с братом. Осмотревшись, Рода заметила бубен, лежащий на пне возле дровницы. В два шага подскочив к пню, она схватила бубен, осторожно ударила в него.

Волот проснулся от женского крика, полного отчаяния. Подпрыгнув на кровати, сжал виски — голова гудела, сотни голосов наперебой шептали о чём-то, впиваясь в сознание дикими пчёлами. Приступ тошноты скрутил живот, комом подобрался к горлу. Откинув одеяло, Волот вышел из опочивальни. Случайно толкнув дверь сестры, поплёлся к лестнице. Мир вокруг качался и таял, уходил из-под ног. Голоса звали, звали за пределы Камула. Разгоняя руками извивающееся марево, Волот стянул с полки в сенях бубен и овечий тулуп, вышел во двор. Вывернув тулуп шерстью наружу, натянул его плечи. Словно в бреду, витязь вывел из стойла коня, вскочил в седло, ударив по крупу, погнал к лесу.

Умила проснулась от странного шума. Поступь брата она бы не спутала ни с чьей другой, и поступь эта была непривычно тяжела. Открыв глаза, девушка увидела Баровита. Он спал, уложив голову на край кровати. Выпустив из объятий тёплую ладонь, Умила нежно провела кончиками пальцев по его волосам.

— Любый мой, — шепнула она.

Осторожно встав, омуженка укрыла витязя шерстяным покрывалом и поспешила вслед за братом. Тонкой тенью Умила выпорхнула из сеней, проскользнула к конюшне. Рыжий — жеребец Баровита — зафырчал, едва омуженка подошла к стойлу. Выведя коня, Умила провела рукой по медной шее, зашептала:

— Слушай сердце моё, оно тебе путь укажет.

Задрав подол рубахи, девушка легко запрыгнула на спину скакуна. Распущенные золотые волосы, надувшись куполом, хлестнули спину, плащом укрыли плечи.

Каждый удар бубна отдавался в груди жаром, рождая позабытое биение сердца. Дрожь натянутой на раму кожи перекидывалась на руки богатырши, впиваясь сталью в тело. Бубен прибавлял в весе, накалялся, но Рода, стиснув зубы, била по нему, пытаясь вырваться в Явь.

— Выйди, Мара, око Нави. Выйди хладом, криком ярым…

Выбивая комья земли, конь приближался к лесу. Раскидистые лапы елей, кроны берёз и осин удерживали мрак и сырость, не давая первым лучам Хорса коснуться холодной травы. Натянув поводья, Волот соскочил на землю, сорвал с волос ремешок. Ветер подхватил русые пряди, примял к курчавому меху тулупа. Войдя в лесную обитель, витязь ударил в бубен… выдох. Шёпоты смолкли, в шуме листвы проявился женский голос:

— Волот…

Волоту был знаком этот голос, но витязь не мог вспомнить, кому он принадлежит. Вновь ударив в бубен, воин ощутил дрожь натянутой на раму кожи, хладом стекающую по плечу… вдох. Очередной удар,