Шрифт:
Закладка:
В воскресенье, 12 июля, в компании с англичанином из турецкой артиллерийской службы я впервые совершаю визит на азиатскую землю, отправляясь через босфорскую бухту в Кадыкёй, один из многих восхитительных морских курортов, находящихся недалеко от Константинополя.
Множество объектов обращают на себя внимание, когда ты идешь на движимой парой caique-jees - смуглых полуголых гребцов, остроконечной caique - турецкой шлюпке, величаво качающейся на голубых волнах этого прекраснейшего из водных просторов. Я не раз замечал, что твердая вера в сверхъестественное прочно держится в среднестатистическом турецком уме, часто во время моей обычной вечерней прогулки по улицам Галаты отмечалось выражение глубокой и искренней серьезности по поводу людей в фесках, которые почтительно слушали арабских гадалок, платя двадцать пара за откровения, которыми те их одарили, и передавая монеты с деловым видом людей, довольных тем, что они получают полный эквивалент. Следовательно, я не сильно удивляюсь, когда, окружая мыс Серальо, мой компаньон обращает мое внимание на несколько больших участков китового уса, подвешенных на стене, обращенной к воде, и говорит мне, что они оставлены там рыбаками, которые считают их талисманом, не без участия которого Босфор наполняется рыбой. Они твердо верят в историю, что однажды, когда кости были удалены, рыба почти все исчезла. Вёсла, используемые гребцами, довольно своеобразной формы. Весло сразу после рукоятки превращается в выпуклый предмет на следующие восемнадцать дюймов, что по крайней мере в четыре раза больше толщины, а конец лопасти весла почему-то сделан ласточкиным хвостом. Увеличенная часть весла, которая, конечно же, входит в уключину, представляется двойной целью - уравновесить вес более длинной части снаружи, а также предотвратить падение весла в воду. Уключина представляет собой просто петлю из шнура сыромятный кожи, хорошо смазанную, и, когда к концу каждого гребка матрос возвращается к своей работе, весло сдвигается на несколько дюймов, что приводит к значительной потере мощности. День теплый, палящее солнце светит прямо на голые головы гребцов и заставляет пот скользить по их смуглым лицам большими каплями, но они мужественно возвращаются к своей работе, хотя с раннего утра до выстрела пушки в 8 вечера ни едят и ни пьют, даже совсем немного воды, чтобы увлажнить рот, не пройдет через их губы. Ибо, бедные трудолюбивые гребцы - настоящие мусульмане. С вершины холма, возвышающегося над мысом Серальо, кверху стремятся четыре сужающихся минарета всемирно известной мечети Святой Софии, а чуть левее - мечеть Султана Ахмета, единственная во всем мусульманском мире, мечеть с шестью минаретами. Рядом находится старый дворец Серальо, точнее то, что от него осталось, построенный Мухаммедом II в 1467 году из материалов древних византийских дворцов и в котором хранятся sanjiak shereef (святое знамя), boorda-y shereef (святая мантия) и другие почитаемые реликвии пророка Мухаммеда. В этом месте, 15-го числа Рамадана, султан и главные сановники Империи преклоняются святым реликвиям, после чего верующие могут взглянуть на святыни. Подол этой святой мантии благоговейно целует султан и нескольких присутствующих важных персонажей, после чего пятно, приведенное таким образом в контакт с человеческими губами, тщательно вытирают вышитой салфеткой, смоченной в золотом тазу с водой; вода, используемая в этой церемонии будет иметь бесценную ценность как очиститель грехов, и тщательно сохраняется, и, закупоренная крошечными пузырьками, распределяется среди султана, великих сановников и выдающихся людей королевства, которые в свою очередь делают ценные подношения посланникам и мусульманским священнослужителям, занятых в ее распространении. Эта драгоценная жидкость разливается по каплям, как если бы она была нектаром вечной жизни, получаемой прямо с небес, и смешивалась с другой водой, выпивается сразу после быстрого поста каждый вечер в течение оставшихся пятнадцати дней Рамадана.
Прибыв в Кадыкёй, появляется возможность наблюдать некоторое самодурство, которое турецкий паша проявляет по отношению к подчиненным в исполнение каждой своей прихоти.
Мы встречаем друга моего компаньона, пашу, который до конца дня входит в нашу компанию. К сожалению, для некоторых других, паша сегодня находится в капризном настроении и склонен демонстрировать для нашего блага деспотичную власть по отношению к другим. Первым человеком, попавшим под его горячую руку, стал молодой человек, терзающий арфу. Подзывая музыканта, паша безоговорочно приказывает ему сыграть «Янки дудл». Музыкант не знает этого мотива и смиренно просит пашу назвать что-то более знакомое. "Янки Дудл!" - категорично отвечает паша. Бедный человек выглядит так, как будто он охотно оставил бы все надежды на будущее, если бы только сейчас смог найти путь к спасению, но ничего подобного он придумать не может. Музыкант обращается к моему турецко-говорящему другу и просит его попросить меня напеть ему мелодию. Я, конечно, очень рад помочь ему остановить нарастающую волну гнева паши, и насвистываю для него мелодию. После некоторого количества перебора струн он улавливает мотив и ему удается наиграть «Янки Дудл». Паша, убедившись в том, что парню удалось это сделать, учитывая обстоятельства, немедленно вручает ему больше денег, чем он собрал бы здесь с других слушателей не менее, чем за пару часов.
Вскоре появляется компания из пяти бродячих акробатов и фокусников, и их также подзывают в «общество» показать представление. Многие из уловок фокусника - весьма похвальны. Но паша всё время вмешивается в манипуляции фокусника, чтобы не дать ему завершить своё действо. Однако, ловкач умудряется обмануть пашу и успешно завершает свой трюк, несмотря на вмешательство последнего. Это так забавляет пашу, что он сразу дает артисту медик. Наш обратный рейс в Галату отправляется в семь часов, а до посадки - десять минут езды. Без пятнадцати минут семь паша берет экипаж, чтобы отвезти нас к пароходу.
«Нет экипажей, Паша Эффенди. Все трое заняты леди и джентльменами в саду», - уважительно восклицает слуга.
«Занят или не занят, я хочу вон ту открытую карету», - авторитетно отвечает паша, и уже начинает проявлять признаки нетерпения.
«Boxhanna.» (Эй, ты, там!) «Поезжай сюда», обращаясь к вознице.
Водитель сообщает о том, что он уже занят. Гнев паши поднимается до такой степени, что угрожает бросить экипаж, лошадей и водницу в Босфор, если его требования не будут немедленно выполнены. Наконец кучер и все заинтересованные лица окончательно сломлены, и, садясь в карету, мы без лишних разговоров доставляемся к месту назначения. Впоследствии я узнал, что правительственный чиновник, будь то паша или даже более низкий чин,
