в стране усилились мистические настроения и брожения. Народ ожидал каких-то перемен, грядущих свыше. Элита попритихла и давала послабления народу. Ходили проповедники и вещали об огненных стрелах, посылаемых людям в наказание Надмирным Вечным Отцом. Они уверяли, что такие стрелы часто падают в горах и в океан тоже, а жители пустынь видят их постоянно. Добрые Сыны Надмирного Отца часто лечат их от инфекций и дают хлеб насущный, не давая погибнуть. Как и положено, Высшие силы нисходили к самым отверженным и несчастным, утешая и даря обещание, что скоро их жизнь совсем изменится. К лучшему. Учёное же сообщество Паралеи воды в рот набрало и подобные слухи игнорировало, ведь никто же не ходил в пустыни и не проверял правдивость этих рассказов. И в горы носа никто не совал, не говоря уже об Архипелаге. Тот лежал где-то за чертой досягаемости, за огромными водными пространствами океана, и хотя всегда внушал ужас, но не нависал зримо. О пугающем грядущем думать никто не желал, каждый думал: на мой короткий век хватит, если не сытной и привольной, то вполне мирной жизни, а там… А что там? Вопрошание останавливалось, приторможенное апатичным смирением перед неизбежностью собственной конечности. Земляне же периодически ловили шпионов в горах. Благодаря им, они и скопили скупые и смутные, но, всё же, сведения об агрессивном вожде или жреце, или царе, кому как, Обаи-Пауке, так переводилось его имя. Обаи значит тот, кто ткёт из себя не паутину, но высокую мысль, убивая ею своих врагов.

Дружеское сближение с Вендом

В отличие от Разумова, опять же по рассказам старожилов, принимающего в своё щедрое и открытое сердце всех, Венд принимал в своё расположение далеко не всех и, в отличие от космодесантника Олега, Антона он вначале пренебрежительно задвинул за край своего зрительного поля. Так думал сам Антон, а на самом деле он за Антоном наблюдал с того самого чаепития. И только спустя время Антон это почувствовал, хотя и не понимал причину заинтересованности Венда в собственной персоне. Может быть, тому причиной была Лоролея, которая посвятила Антона в сокровенные тайны жизни самого Венда? И тот не знал, о чём собственно могла поведать случайному мальчишке брошенная и обиженная им жена? Уж ясно ни о чём хорошем она сказать не могла. Обо всём этом Антон смутно подозревал, ловя на себе странные взгляды шефа подземной десантуры. Как будто Антон что-то украл у него очень сокровенное и стыдное, и его тяготила мысль о том, что молоденький «ксанфик» посвящён в скрытую и неприбранную закулису его бытия, пусть бытия и ушедшего. То есть, на дружескую симпатию с его стороны рассчитывать Антону не приходилось. Венд никогда ему не грубил, но и не разговаривал никогда, исключая тот день, когда вручил ключ от нового семейного жилья. А возможно, Антон всё это себе придумал, и Рудольф присматривался к нему совсем с другой целью. Просто из чисто человеческого интереса, поскольку Венд не принадлежал к тем ограниченным деловитым сухарям, которых ближние вообще мало интересуют. Как не был он и отшельником-нелюдимом, помешанным на изучении местных загадок и древних артефактов на манер непосредственного шефа Антона Арсения Рахманова, явно тяготящегося своим управленческим статусом, поскольку это отнимало время на разгадывание не только инопланетных, но и вселенских тайн. Да заменить Тимуровича было некем. Пребывая довольно много времени на поверхности ЦЭССЭИ, Рудольф заметно менялся к Антону в сторону своего с ним сближения. Землян было мало, а Антон и сам был рад более дружелюбному общению со старшим и опытным в здешней жизни человеком. Он не был его непосредственным шефом, но был таковым для Олега и его нового друга молоденького совсем Артура, с ними обоими Антон сдружился. Они же считали своего шефа настоящим мужиком.

И Венд стал уговаривать Антона поступить на службу в их Космодесантный подземный отряд и бросить эти свои «пестики-тычинки и прочие споры-бациллы в их бесконечной микрогрызне», как выражался Венд, дав Антону гарантии своего учительства и поддержки для его зачисления в структуры ГРОЗ. Многие, прибывающие сюда как научные консультанты и исследователи, оставались в дальнейшем как военные, стажируясь непосредственно на Троле. И Антон остался. Наполовину «ксанфиком», потому что продолжал свою работу в лабораториях наверху, наполовину космическим воином, тренируясь в подземном городе. Стал двоякодышащим, если использовать терминологию Венда. А остался он вовсе не из-за уговоров друзей и Венда, а исключительно ради Голубики. Венд же уверял его в том, что срок его жизни на Троле будет засчитан ему как военный уже стаж. И он лично будет готовить его для аттестации уже в систему ГРОЗ — Галактической Разведки, а это самая интересная структура для дальнейшего роста и для дальнейших, самых невероятных путешествий по Вселенной.

Венд был одинок. Ни близких друзей, ни женщин у него не было. И Антон стал ему, как ни странно, всех тут ближе. И произошло это довольно быстро. Что же касается личной жизни, было похоже на то, что Антон не ошибался в своём первоначальном впечатлении. Этой грани человеческого существования, пусть и не у всех наличествующей, а для всякого значимой, если, понятно, человек не ущербен, не религиозный аскет или не одержим сверх идеей как Арсений, у Венда в его настоящем нет. О прошлом же Венда на Троле в ЦЭССЭИ он слышал от разных лиц, что оно было чрезвычайно скандальным и бурным. Но Антон подобными слухами мало интересовался. Намекали также на забавное зазнайство Венда тем, что он нёс в себе по линии матери древнюю наследственность от королевских предков, но и этого Антон за ним не замечал. Ему он ни о каких предках не рассказывал никогда.

Второй после работы страстью у Рудольфа Венда была минералогия. У него даже была в «ЗОНТе» своя лаборатория, где он занимался синтезом кристаллов и изучением местных образцов, которые находил в недрах и пещерах гор Трола, имея параллельное образование геолога-разведчика. То, что он был авторитарен, здесь воспринималось как необходимость. А грубость? Казарма, хоть и космическая, она и есть казарма. Ведь они были так далеко от Земли.

Гибель Голубики

Так далеко от Земли, так горько и страшно ему никогда ещё не было. Даже в той тюрьме, поскольку у него тогда сознание было каким-то заторможенным, а все ощущения частично притуплены. Или потом память, не желая держать в себе ту остроту боли и запредельность кошмара, как-то сгладила и притупила, покрыла полупрозрачной плёнкой всё пережитое? Возможно, что и не без помощи чудаковатого, как показалось ему вначале, Франка Штерна.