– Кречет, это ты? – прошептал Огарёк сонно.

Я грустно улыбнулась.

– Нет, не он. Я Ивель. Падальщица из Царства. Но князь зовёт меня ворожеей. Я присматриваю за тобой.

– Из Царства… Не та ли пленная, что мы подобрали после битвы?

– Та, – неохотно признала я.

Губы Огарька тронула усмешка.

– Тогда я хотя бы помню, как ты выглядишь. Ты высокая, с белыми волосами, да?

Он протянул руку и стал шарить в воздухе. Я поймала его пальцы, слегка пожала и положила руку поверх одеяла.

– Ты верно меня описал. Позвать князя?

Огарёк приподнял голову над подушкой, будто всматривался в темноту. Его движения были неуклюжими, мечущимися, и мне было даже неловко на него смотреть.

– Ночь сейчас? Или день? – спросил он так, будто извинялся за глупый вопрос.

– Ночь. Уже ночь. Слышишь, как тихо кругом?

– Да… слышу.

Он опустил голову обратно и вздохнул.

– Тогда пусть отдыхает. Не будем тревожить. А ты чего сидишь? Не хочешь спать?

– Так князь велел. Я не хочу обратно в темницу.

Огарёк хмыкнул.

– Значит, боишься его. И правильно. В груди Кречета – огонь, и горе тому, кого он задумает опалить.

Я встала, плеснула в чашку травяного отвара, замешанного с лесной водой, которую принёс Смарагдель. Князь приказал поить Огарька каждый раз, когда он просыпается, – надеялся, что соколу ещё что-то может помочь. Да, пленение навредило не только его телу, но и духу: поначалу Огарёк метался во сне, кричал и не допускал к себе никого, кроме князя, но теперь поуспокоился немного и уже третью ночь спал без снов. Я сомневалась, что ему может стать лучше – глаза не вернуть, остальные раны на теле затянулись, а ранам душевным помогут не снадобья, а только время.

– Почему ты зовёшь его Кречетом? – спросила я и сунула в руку Огарьку чашку. – Выпей, он хочет, чтобы ты чаще это пил.

Я помогла Огарьку сесть и проследила, чтобы он не пролил на себя отвар. Огарёк глотнул и сморщил нос.

– Если ты попытаешься меня отравить, Кречет тебе этого не простит. Да, я зову его Кречетом, но для тебя он останется князем Лерисом Гархом.

Он сказал это ядовито, будто думал, что я тоже начну так называть князя. Ну уж нет, для меня он всегда будет мёртвым князем и князем-чудовищем. Сближаться с ним я никак не хотела, разве что разузнать о нечистецкой ворожбе.

– Разумеется, останется, – холодно ответила я. – Ложись, я попробую ворожить над тобой.

– Лишь волосок с моей головы упадёт – он не простит, – буркнул Огарёк, но всё же послушался и лёг. – Что делать будешь?

Я осторожно сняла его повязку и поджала губы, глядя на лицо, кажущееся пустым. Ожоги выглядели гораздо лучше – что уж там говорить, зажили полностью: кожа там была бледно-зелёной, глянцевой, похожей на юную листву. Мне не хотелось говорить ему о том, что князь заставляет меня не прекращать попыток, никак не поверит, что глаза не вернёт ни моя ворожба, ни сила нечистецей. Я боялась дать Огарьку ложную надежду, боялась, что ему станет только хуже.

– Что там трогать, – буркнул он. Я шикнула, велев замолчать. Мне нужно было сосредоточиться.

Ворожба откликалась, но совсем слабо – покалывала кончики пальцев и замирала, будто никак не могла выбраться из моего тела. Над чем тут ворожить? Ран нет, пустые глазницы затянулись тонкой молодой кожей, и я знала, что всё впустую, но хотела честно ответить князю, что пыталась.

– Тебе уже лучше, – сказала я, подбадривая сразу и Огарька, и себя. – Но тебе стоит поспать.

– Только и делаю, что сплю. Уже и не различишь, где сон, а где явь.

Мне нечего было ему ответить. Наверное, это правда ужасно – не знать, день сейчас или ночь, пребывать в вечной темноте и стать зависимым от других. Я вернула повязку на лицо Огарька и подумала, что расшитая жемчугом и правда подошла бы ему лучше льняной тряпицы.

– Он держит тебя как диковинку.

– Что, прости?

– Как зверушку. Ворожея из Царства – это даже звучит вычурно, так, что не стыдно и перед другими князьями похвастаться. Он освободил из темницы не девушку Ивель. Он освободил ворожею из Царства.

Огарёк пытался задеть меня, но не знал, что меня его колкости никак не тронут.

– Пусть. От этого не меняется суть: я не пленница, я здесь по своей воле.

– И что у тебя за интерес? Уж не вынюхиваешь ли чего для царя? Или метишь в княгини? Ох. – Он хрипло хохотнул, и сухая губа треснула в уголке. – Сколько уже было таких наивных девок, представить не можешь. Никто не приблизился к Кречету ни на шаг.

Огарёк сказал это со злым, мстительным наслаждением. Знал бы он, что ещё совсем недавно мне снились кошмары после одних только слов Лагре о князе-чудовище! Я вздохнула, сдерживая раздражение.

– Ты прав. У меня есть свой интерес. Но в княгини не мечу, не беспокойся. Я в Княжествах, чтобы познакомиться с вашей ворожбой. Говорят, твой князь умирал и возвращался из мёртвых. Что скажешь? Было с ним такое?

Огарёк облизнул кровь с губы – алую, несмотря на зелёный оттенок кожи.

– Было. Я сам ему помог вернуться. Вернее, не помог, только отнёс к тем, кто помог. Господин Дорог упросил Владычицу Яви не забирать его и сплёл ему новый путь.

Я покачала головой. Огарёк явно не хотел ничего рассказывать иноземке, и был прав.

– Что там степняцкие крысы? Напали на нас? Кречет молчит… Боится, что меня ранит одно упоминание о них. Но я не таков! Так и скажи ему. Не таков! Вот встану снова и всем покажу… всем…

Огарёк метнулся, стиснул костлявыми пальцами простынь и расслабленно затих: разговор утомил его, а отвар нагнал сон. Я поправила покрывало и усмехнулась про себя: ох уж и норовистый юноша, раз даже плен его не сломил, а лишь ожесточил.