Майка скрыла мой живот — комсорг тут же ожила. Она шагнула к кровати, взяла с покрывала книгу. Взглянула на обложку.

— Вижу, какие учебники ты читал, — сказала она. — Теперь понятно, почему ты вспоминал тогда Павку Корчагина. Твоя любимая книга? Хорошая. О настоящем комсомольце. Мы проходили её в школе. А ещё я кино смотрела — Василию Лановому идёт будёновка.

— Будёновка — замечательная вещь, — согласился я. — Она к лицу любому комсомольцу.

Света положила книгу на кровать.

Я вернулся к столу, где остался недоеденный карась.

— Так ты собираешься учиться? — спросила комсорг.

— Грызть гранит науки натощак вредно, — сказал я. — Так можно и желудок испортить. Будет болеть желудок — не смогу учиться. Не смогу учиться — не получу диплом инженера. А без диплома мне будет сложно внести достойный вклад в строительство коммунизма.

Отправил в рот кусок копчёного карася.

— Вот. Ем. Ради светлого будущего.

Пимочкина хмыкнула. Окинула взглядом заваленный продуктами и мятыми газетами стол (я сунул нос во все Славкины свёртки). Отметил, что пользоваться косметикой она пока не научилась. Тени нанесла так, будто рисовала их малярной кистью. Глаза обвела не иначе как толстым маркером. А её яркие напомаженные губы заставили меня вспомнить о тётках из будущего — тех, что накачивали себе губища филлерами на основе гиалуроновой кислоты.

Комсорг подпёрла кулаками бока, будто собралась прочесть мне лекцию о роли комсомольской организации в процессе строительства коммунизма. Даже выпятила грудь — набрала в лёгкие воздух для долгого выступления. Щёки её вновь порозовели. Я приготовился внимать речам комсомольского вожака первокурсников — придвинул к себе чашку с недопитым чаем, отломил (лень было резать) кусок хлеба. Как вдруг Пимочкина замерла, выдохнула. Вскинула брови.

— Ух ты! — сказала она. — Килька. Солёная?

Я не стал говорить с набитым ртом — угукнул.

— А… можно я попробую?

Кивнул. Жестом предложил Пимочкиной занять место за столом, спиной к двери — там, где обычно восседал Пашка Могильный. Света радостно потрясла кулаками, улыбнулась. Плюхнулась на деревянное сиденье, придвинула к себе тарелку с рыбой (я запоздало сообразил, что её чулки не переживут встречи с Пашкиным стулом — наверняка обзаведутся «стрелками»). Склонила голову, вдохнула пряный запах — зажмурила от удовольствия глаза.

— Я обожаю солёную кильку! — заявила комсорг. — Мы тоже покупаем её. Но реже, чем хотелось бы. Потому что в нашем «Гастрономе» её не бывает. Приходится ехать за ней три остановки на автобусе — до «Сухой балки». Далеко. Много не наездишься.

Покачала головой.

— А раньше мама часто её приносила — брала рядом со своей работой. Это когда она на шахте «Юбилейная» работала. Теперь она перешла на «Московскую». А там рядом только хорошие конфеты продают. Иногда даже «Белочку» выбрасывают!

Света оторвала кильке голову, ловко извлекла из рыбины хребет. Затолкала кильку в рот, торопливо заработала челюстями. К хлебу она не притронулась — ела солёную рыбу точно так же, как и её сестра, Людмила Сергеевна. Именно Гомонова меня когда-то и «подсадила» на солёную кильку. Я часто пробовал это блюдо, когда бывал в гостях у своей институтской кураторши: там эта рыба была постоянно, точно размножалась в холодильнике. Вот только есть кильку без хлеба я так и не научился.

— Саша, я всё хотела у тебя спросить…

Пимочкина ловко препарировала без помощи скальпеля очередную рыбью тушку.

— Мы пару лет назад вместе с классом ходили в кино на «Республику ШКИД», — сказала она. — Мне понравился фильм. А особенно Мамочка. Когда он вступился за пионера, я даже прослезилась.

Света улыбнулась.

— У вас тоже было… так? — спросила она.

— Как, так? — сказал я. — И где это — у нас?

Вытер руки о газету — решил, что если проглочу ещё хоть крошку, то лопну от обжорства. Откинулся на спинку стула — наблюдал за тем, как ловко Светины пальцы с окрашенными в цвет флага СССР ногтями извлекали из рыбы кости. Погладил себя по животу. Не помню, чтобы в прошлой жизни когда-либо так объедался: чревоугодие раньше не входило в список моих грехов. Или постоянное желание есть досталось мне по наследству от Комсомольца вместе со способностями к математике?

— Ну…

Пимочкина смутилась.

— У вас… в детдоме, — сказала она.

— В школе-интернате.

— Ну, да… вы жили так же, как показывали в том фильме?

— По-разному было, — сказал я.

Всё, что я помнил о «Республике ШКИД» — как какой-то парень там ловко барыжил хлебом.

— И… голодали?

Я ухмыльнулся.

— О чём ты говоришь? Ведь видишь, какой я упитанный. Неужели ты могла подумать, что коммунистическая партия и правительство позволили бы детям в Советском Союзе голодать?

Пимочкина посмотрела на мой живот (или на рёбра?). Вздохнула.

— Я… вижу, — сказала она.

Смотрела на меня, будто на крохотного бездомного котёнка.

— Саша, тебе нужно хорошо питаться.

— Питаюсь, — сказал я.

Показал на принесённую Славкой Авериным еду. С удивлением понял, что аппетит никуда не делся — я всё ещё хотел есть, хоть живот уже и побаливал. Отвёл взгляд от натёртого чесноком сала (с мясной прослойкой!), заставил себя смотреть на Пимочкину. Невольно сравнил её с Альбиной Нежиной. «Чего вдруг я вспомнил о Королеве?» Сравнение оказалось не в пользу комсорга. Даже несмотря на её яркий «боевой» раскрас и модную по нынешним временам стрижку.

Света кивнула — с серьёзным выражением лица, будто доктор в ответ на рассказ больного о ходе лечения.

— Парни молодцы, — сказала она. — То, что они привозят из дома продукты — это замечательно. Тебе, Саша, нужно есть побольше витаминов.

Пимочкина с заметным сожалением отодвинула от себя тарелку с рыбой, словно опасалась меня «объесть», оставить без тех «витаминов», что содержались в кильке.

— А ещё мне сейчас нужно заниматься, — сказал я. — Немецким языком, если ты забыла.

— Да…

Света посмотрела мне в лицо.

— Саша, я вот ещё что хотела спросить…

Замолчала.

— Спрашивай, не стесняйся.

— Помнишь, как было в том фильме? — сказала она. — Бал… всё такое…

Зашуршала газетой — вытирала пальцы.

— У вас в детдоме… в школе-интернате тоже устраивали балы? — спросила Пимочкина. — Ну… как в «Республике