Шрифт:
Закладка:
— Твои СКА молодцы, — добавил его напарник. — Едва не взяли летом Кубок!
Я снова качнул головой.
— Не взяли же…
Рыжий сумел отвести взгляд от газеты. Дёрнул рукой, точно собирался похлопать меня по плечу. Но, похоже, то ли не решился на подобный жест, то ли передумал.
— Так ты точно не будешь больше читать? — спросил он.
Говорил нерешительно, будто боялся, что я передумал.
— Точно.
— Мы… возьмём её?
— Забирайте, — сказал я.
— Спасибо!
Дружинники шагнули к газете, склонились — столкнулись плечами. Черноволосый мужчина едва устоял на ногах. Рыжий вцепился в еженедельник, прижал его к груди, рукавом аккуратно стряхнул с него «пылинки». Лица дружинников счастливо светились, будто мужчины радовались получению тринадцатой зарплаты. Напарники переглянулись, как заговорщики. Воровато огляделись. Обо мне позабыли. И о чемодане. Я, как бы невзначай, опустил крышку — спрятал от чужих взглядов свёрток с обрезом.
— Вон туда пойдём, — сказал рыжий — указал рукой на прятавшуюся в тени тополей скамью.
Черноволосый кивнул.
— Годится, — сказал он.
Дружинники сорвались с места, рванули к скамье… но вдруг замерли на полпути.
Обернулись.
Рыжий помахал мне газетой.
— Спасибо! — повторил он.
— Читайте на здоровье, — пробормотал я.
Защёлкнул на чемодане замки.
* * *
По пути к общежитию я заглянул в «Гастроном» и купил солёную кильку. Два килограмма! Это с расчётом на аппетиты соседей по комнате. Без сожаления расстался с десятикопеечной монетой. Дано поглядывал на бочки с рыбой. Но признавал траты на кильку необязательными и несвоевременными, собирался дождаться стипендии. Но тридцать рублей Рихарда Жидкова чуть выправили моё финансовое положение. Рыбой и жаренной на сале картошкой я решил отпраздновать завершение «охоты на Каннибала».
Обрез я оставил в чемодане — не придумал иного места, где сумел бы уберечь его от чужого любопытства. Но только разрядил оружие (на всякий случай) и переместил на самое дно, под ворох серого и обветшавшего от частых стирок белья. Очень надеялся, что Аверину или Могильному не придёт в голову идея рыться в моих вещах: объяснить им, откуда у меня огнестрельное оружие, и зачем я храню его в комнате, было бы сложно. В ответ «для охоты на маньяков» вряд ли бы они поверили.
Сделал себе сегодня выходной — не пошёл заниматься на турниках. Мышцы побаливали ещё с прошлых занятий. Да и не чувствовал я сил для подтягиваний и отжиманий: растратил немало энергии (в том числе и нервной) в погребе Зареченского каннибала. Сбегал в душ (мне мерещилось, что на руках, волосах и лице остались следы паутины). Без стеснения вновь сунул нос под кровать Пашки Могильного, где хранилась картошка. Днём в воскресенье общежитие выглядело безлюдным — проторчал на кухне в гордом одиночестве.
Соленая килька оказалась… даже вкуснее, чем мне представлялось! Не удержался — стрескал парочку рыбёшек, пока чистил картошку. Современные продукты питания не произвели на меня особого впечатления (разве что ужаснули невзрачностью упаковки). Я многое успел попробовать в тысяча девятьсот шестьдесят девятом (и пока не выяснил, добавляли ли в колбасу туалетную бумагу). Так и не разобрался, что тут «экологически чистое», а что не слишком «натуральное». Но я и в прошлом (в будущем) питался хорошо — не покупал «подозрительную» еду.
Картошка, сало, килька — здесь и сейчас это была для меня замечательная еда, которая успешно устраняла голод, наполняла мой вечно требующий пищу живот. О стейках и шашлыках старался не вспоминать, чтобы не портить себе настроение. Отведать подобные мясные изыски мне в ближайшее время не грозило. Но не потому что в конце шестидесятых годов в Советском Союзе сложно купить нормальное мясо (Могильный утверждал, что на рынке есть всё, что угодно). Причина — банальное отсутствие денег на мясо: пока мне было не до разносолов.
* * *
Сперва я решил, что Аверин и Могильный примчались в общежитие, учуяв запах жареной картошки. Уж очень вовремя они вломились в комнату — я сервировал стол… на одну персону. Парни разразились восторженными возгласами — тут же помчались выполнять моё требование: мыть руки. Вспомнилась фраза из пока ещё не снятого фильма «Гардемарины, вперёд!»: «Корсак. И опять к обеду». Я усмехнулся, покачал головой. В спешном порядке выложил на столешницу дополнительные приборы.
На кильку парни не позарились. Заявили, что подобную мелочь «и кошки не станут жрать». Но я не расстроился: ведь я не кошка — лишь порадовался отсутствию конкуренции. Разговоры парней убедили, что дверь комнаты я прикрывал плотно — запах картошки не могли учуять посторонние. Пашка и Слава примчались в общежитие не чтобы поесть (хотя картошки навернули — будь здоров!), а потому что договорились с девчонками из первого корпуса — те ждали их сегодня в гости.
— Ты с нами, Сашок? — поинтересовался Могильный.
Я заметил, как замер Аверин — тот высматривал что-то в недрах принесённой из дома большой сумки, прислушивался: ждал мой ответ.
— Меня никто не приглашал, — сказал я.
Извлёк из тушки кильки хребет — бросил его на тарелку. Продолжил составлять натюрморт из кусков рыбьего мяса на поверхности большого куска хлеба. Пашка посматривал на моё занятие с плохо скрываемой брезгливостью: к кильке он так и не притронулся.
— А ты ждал, что они тебе пригласительную открытку вышлют? — спросил он. — Мы со Славкой тоже сами напросились.
Могильный скривил рожу: увидел, как я с аппетитом наяривал хлеб с солёной рыбой.
— Никто тебя не прогонит — уж можешь мне поверить, — заявил он. — Возьмёшь с собой гитару. Споёшь что-нибудь. Так девчонки тебя за это ещё и накормят. Чем-нибудь нормальным, а не вот этими дохлыми мальками.
— Вкушно, мешду прочим, — пробубнил я с набитым ртом.
Отсалютовал Пашке бутербродом.
— Решайся, Сашок! — сказал Могильный. — Нет, я уверен: будет весело. Ты второй день торчишь один в комнате. Небось, все свои талмуды уже проштудировал.
Он указал на две аккуратные стопки учебников, сложенные на тумбочке около моей кровати (я не так давно устроил «набег» на институтскую библиотеку).
Добавил:
— Сегодня воскресенье — время для отдыха. Славка вон кое-что интересное приволок — постарался для друзей. Покажи ему, Славка!
Аверин бросил взгляд на
