Спрыгнув с последних ступенек, я пробегаю оставшиеся метры, распахиваю входную дверь и бросаюсь в объятия матери, которая как раз поднимается по лестнице. Она говорит что-то, чего я не могу разобрать, а потом обхватывает меня руками. И больше ничего. Она просто крепко сжимает меня в объятиях.

– Милая моя, – всхлипывает она. – Не могу поверить, что ты снова со мной.

Я зарываюсь лицом в изгиб ее шеи и закрываю глаза.

– Привет, мам.

Она прерывисто смеется:

– Привет, Блум.

Кажется, мы стоим так несколько часов: я прижимаюсь к маме и пытаюсь хоть ненадолго заглушить свои панические мысли. Сердце колотится, глаза горят, но слез нет. Мое сердце будто не доверяет всему этому миру. Нервы по-прежнему натянуты до предела, и я чувствую, как моя сила кипит под кожей, готовая в любой момент вырваться наружу и защитить меня.

– Ты в порядке? – спрашивает мама, когда я отрываюсь от нее, и быстро оглядывает меня блестящими от слез глазами. – Они тебе ничего не сделали?

Я качаю головой, хотя мысли автоматически возвращаются к инциденту с Элией и Уильямом. И к стеклянной бутылке, которой я лично ударила себя по голове. Но все это не так существенно.

– Все нормально.

– Мы едем домой, – решительно объявляет она, хватая меня за руку. – Нам нужно поговорить с твоим дедушкой. Ты должна рассказать нам, что…

– Подожди! – энергично говорю я, вырываясь из объятий матери, хотя дается это мне чертовски трудно. Я предпочла бы провести остаток дня, делая вид, что все это меня совершенно не касается. Но это важно. Меня втянули во всю эту кашу, и теперь только от меня зависит, как из нее выбраться.

Мама озадаченно смотрит на меня:

– В чем дело?

Я беспокойно оглядываюсь по сторонам. Не думаю, что кто-то из повстанцев Ванитас устроил засаду в коридоре, но я далеко не наивна. Они будут искать меня.

– Мы можем пойти куда-нибудь, где сможем поговорить? Наедине и не дома? – Без дедушки и любопытных жителей Зимнего Дома.

– Блум, я…

– Я серьезно, – твердо говорю я. – Пожалуйста, мама, нам нужно… нужно поговорить. После этого можем отправиться домой.

По-прежнему вижу в ее глазах непонимание, но где-то в их глубине таится что-то еще. Что-то, чего я не могу понять. Возможно, беспокойство или угрызения совести. Нам нужно срочно поговорить друг с другом. Часть меня не может дождаться, когда я вернусь домой и заберусь в свою кровать. Но я знаю, что мне нужно несколько минут наедине с мамой, когда через плечо не заглядывает дедушка, а за стеной не подслушивает кучка служащих.

– Хорошо, – наконец сдается она и берет меня под руку. Не знаю, выражает этот жест заботу или же недоверие, но в моем сознании больше не осталось места, чтобы думать об этом. – Давай просто покатаемся. В машине нам никто не помешает.

Киваю и следую за мамой из дома. Снаружи я быстро оглядываюсь, но не замечаю никого подозрительного. Потом мы с мамой садимся в черную машину с тонированными стеклами, припаркованную у дороги.

Пока мама заводит двигатель и включает обогрев салона, я на миг закрываю глаза. Пока я в безопасности. Несколько минут мы едем по улицам молча. С неба вновь начинают падать густые хлопья снега, и мама включает дворники.

– Сейчас должна быть весна, – тихо шепчет она. – Снега уже не должно быть.

– А как же ночные заморозки? – с искренним любопытством спрашиваю я. – Они ведь даже в мае бывают!

– Согласно легенде о богах, заморозки весной – это напоминание богов о том, что сезонные семьи – всего лишь их земные представители, – чисто механически объясняет мама. – Они призваны напоминать нам, что, хоть мы и контролируем времена года, наша власть не сопоставима с могуществом богов. Мы можем провозгласить наступление весны, но боги вольны управлять погодой по своему усмотрению. К тому же теперь этот небольшой зимний след весной стал своего рода традицией в память о богах. Мы просто оставляем снег на какое-то время, но это совсем другое дело. Это не в нашей власти.

Я фыркаю.

– Во всем кроется какая-то легенда, да?

Мама пожимает плечами.

– Наша история стара, Блум. Это много-много веков, в течение которых можно было придумывать истории и создавать легенды.

Я бросаю на нее осторожный взгляд:

– И я многого не знаю, верно?

– Ты прошла, так сказать, мини-версию обучения. Поскольку у тебя не было способностей, я не считала нужным заставлять тебя зубрить всю эту теорию. Да ты особо и не интересовалась этим.

Несмотря на то что мне это представляется в несколько ином свете, сейчас дело не в этом.

– Я не это имею в виду, – с легким раздражением замечаю я. – Я говорю о том, о чем не знал Сандер, о чем не знает Зара. О том, что вы нам не рассказываете.

Минуту она молчит, словно раздумывая, стоит ли и дальше мне лгать. Но потом тяжело вздыхает:

– Ты имеешь в виду Ванитас.

– Да.

Мама бросает взгляд через плечо, включает поворотник и паркуется на узкой боковой улочке. Вокруг нас мир окутало мрачной серой пеленой; люди снуют мимо нас, надвинув на лица капюшоны.

– Что они тебе сказали? – спрашивает мама, не глядя на меня.

– Дело не в этом. Я хочу узнать об этом от тебя.

И снова она не отвечает сразу. Если раньше у меня были сомнения в том, что она что-то знает, то теперь они попросту испарились.

– Ванитас был Пятым сезонным Домом, – наконец, раздается ее нерешительный голос. – Но это ты, наверное, это знаешь.

Я киваю:

– Да. Я познакомилась с потомками.

Мама резко поворачивает ко мне голову:

– Это невозможно.

– Что?

– Вся семья Роша была уничтожена. Кто-то из очень дальних родственников, может, и остался в живых, но родословная была прервана.

Я в ужасе смотрю на нее, пытаясь осмыслить то, что она только что сказала.

– Ты только что сказала «уничтожена»?

– Блум, это было задолго до твоего и моего рождения. Я не собираюсь это защищать, Блум, но в истории каждой семьи и каждой страны есть глава, о которой они не любят говорить. Это не делает нас плохими людьми.

– Ты права, – неохотно признаю я. – Но тот факт, что вы заметаете все это под ковер и сражаетесь с повстанцами Ванитас, позволяет мне так говорить.

– Ты не знаешь…

– Вот именно! – сердито прерываю я. – Я ничего об этом не знаю, кроме того, что мне рассказали повстанцы. Так, может, будет лучше, если ты расскажешь мне нашу сторону истории? Тебе так не кажется? – Когда она не реагирует и вместо этого снова переводит взгляд на темную улицу, я наклоняюсь к ней. – Пожалуйста, мама! Я заслуживаю того, чтобы знать правду. Я больше не стою в сторонке и только наблюдаю за происходящим, теперь я в самом центре событий!