Шрифт:
Закладка:
Как бы то ни было, в октябре 1969 года роман «Немного солнца в холодной воде» фигурирует среди бестселлеров года, и более 200 тысяч экземпляров книги уже продано.
Экранизация книги «Немного солнца в холодной воде» будет осуществлена Жаком Дере, автором таких известных картин, как «Симфония для бойни» («Symphonie pour le massacre», 1963), «Бассейн (1968), «Борсалино» (1969). Фильм выйдет на экраны в 1971 году и будет хорошо воспринят профессионалами. Некоторые критики говорили, что это лучший фильм Жака Дере, несмотря на обрывочные описания чувств. По этому поводу 28 октября Франсуаза Саган организовала частный просмотр с приглашением режиссера и исполнителей главных ролей: Марка Пореля и Клодин Оже (бывшей подружки Джеймса Бонда). Вечер получился очень элитарным, здесь видели Эдвиг Фейер, Франсуазу Арди, Марка Боана, Жака Шазо, Софи Литвак, Режин, Мени Грегуара, Жан-Пьера Касселя, Жана Пуаре… Выйдя после просмотра, Жак Дере выразил свое удовлетворение. «Я доволен: я заставил их плакать!» — заявил он. Затем Франсуаза Саган пригласила всех гостей к Ги, в бразильский ресторан на Сен-Жермен-де-Пре. «Франсуаза Саган показала себя как очень сдержанный автор, — рассказывал Жак Дере во время ужина. — Мы обговорили все вопросы, связанные с экранизацией, а потом, мне кажется, она так ни разу и не вышла на сцену». Вечер закончился в «Нью-Джиммис» на Монпарнасе, где хозяйка заведения Режин поменяла интерьер. Она повесила гигантские цветы на стены, змей с женскими головами и так далее. При входе никто не мог остаться равнодушным, видя эти нововведения: «Это кич, экзотика, грубая работа». Мишлин Прель соорудила себе венок на голове из цветов и фруктов, а Мелани Грегуар танцевала джеллабу. Много лет спустя Франсуаза Саган высказалась по поводу этого фильма: «Жаку Дере удалось избежать самой страшной западни, которую таят в себе мои романы: он не остановился на одном лишь описании интерьера и мирка, называемого «сагановским».
* * *
В женском иллюстрированном журнале «Эль» Ромен Гари опубликовал статью под странным названием «Стоит ли убивать Франсуазу Саган?». «Я не знаю другого такого творчества, столь точно отражающего определенную социальную реальность. Это «буржуазный реализм», или я ничего в этом не понимаю. Никогда еще ярлык «буржуазный» не воспринимался так спокойно, естественно и так легко. А роман «Немного солнца в холодной воде» в большей степени, чем другие, является социальным документом абсолютной адекватности и пугающей правды. Вплоть до небольших стихотворных строчек интимного характера, в духе «ваза, где засыхает эта вербена». Это жалобное звучание флейты, тихо струящееся и печальное, но никогда не доходящее до отчаяния, потому что отчаяние — это слишком грубо, слишком сильно, слишком резко».
Сколько раз Франсуазе Саган задавали вопросы о ее «маленьком мирке», ее «тихой музыке» или о ее «мягком стиле повествования с каплей горечи». Каждый раз в ее романах с чувством укоризны критиковались шикарные апартаменты, населенные людьми, неспособными к какой-либо деятельности, вечно жаждущими виски, с постоянным навязчивым желанием прогнать свою скуку. Так был настроен и журналист, приехавший взять интервью у автора перед началом генеральной репетиции пьесы «Загнанная лошадь». «В этой связи, — отвечала романистка, — я могу лишь перефразировать слова, вложенные мною в уста моего персонажа Жака Франсуа, утомленного джентльмена: люкс, комфорт, безопасность — все это может казаться реальным, успокаивающим лишь до тех пор, пока мы не поймем, что все, что нас успокаивает, не доставляет нам истинного удовольствия и делает из нас рабов. И только одна страсть имеет значение, потому что она не приносит успокоения». Романистка всегда проявляла терпимость и снисходительность к добродетелям, полученным в детстве. Она неутомимо объясняла, что одно общество ничуть не лучше другого. Ее «маленький мирок» — всего лишь фасад, и не более. Ее интересовало, как более глубоко раскрыть природу человеческих существ, чтобы лучше узнать их: «Любопытно, что психологические отношения, существующие внутри этого мирка, можно наблюдать в любой среде. Ревность — чувство, одинаково присущее парижскому интеллигенту и земледельцу из Жиронды». Но с 1974 года у нее уже не хватало оправданий для критики. В этом году, ничего не подозревая, Пьер Демерон задал извечный вопрос в газете «Мари-Клер». «Ну вот, началось, — раздраженно ответила Саган. — Уже двадцать лет подряд я слушаю эти разговоры. Люди странные. Не могу же я, в самом деле, написать книгу о рабочей или крестьянской среде. Это будет глупейшая демагогия. К тому же это общество я совсем не знаю. Не понимаю, как я могла бы туда проникнуть и сказать: «Здравствуйте, я Франсуаза Саган. Пришла, чтобы вас изучать». Это, мне кажется, было бы слишком грубо. Тем более что тот мир, который я описываю, представляется мне совсем не в радужных красках». Три года спустя на выступлении по радио в передаче, организованной Жаком Шанселем, у нее буквально сдали нервы. «Вы по-прежнему находитесь в своем мире…» — наивно начал ведущий. А Саган в ответ: «Хорошо, что вы об этом заговорили, потому что на этот вопрос я отвечаю в последний раз. Вот уже двадцать лет, как я говорю об этом, двадцать лет мне задают один и тот же вопрос об искусственном и золотом «мирке»… Каждый раз я пыталась доказать, что это не так… К тому же в этой связи я нашла чудесную формулировку у Пруста в романе «Обретенное время»: «Идея народного искусства как искусства патриотического…» Сюжет отнимает у меня все силы.
Я нахожу, что представители прессы отличаются необыкновенным снобизмом. Они заявляют, что чувства, которые я описываю, можно наблюдать только у элиты, а это абсолютно неверно. Люди, которых они грубо называют «народ», могут также иметь утонченные и сложные переживания». Несмотря на эту вспышку, Саган все равно пришлось отвечать на вопрос о своем «маленьком мирке», о своей «тихой мелодии» другому, новому поколению журналистов. Так же, как и о «буржуазном реализме», с которым она попыталась расстаться, но безуспешно.
8
